Книга Танец страсти, страница 18 – Марион Орха

Когда лейтенант заговорил, его произношение выдало ирландское происхождение.

— Миссис Крейги, — промолвил он.

— Томас, — улыбнулась она в ответ.

Мамин собственный ирландский акцент тут же усилился. Их национальность вдруг показалась чем-то глубоко личным, интимным, связывающим ее с лейтенантом невидимой нитью. Мне припомнился тихий дождь над голубеющей вдали горой. А ведь я давным-давно уже не вспоминала Ирландию. Когда лейтенант Джеймс поцеловал маме руку, щеки у нее заалели, как маков цвет. Между ней и гостем промелькнуло нечто, чему я не знала названия.

— Дорогой лейтенант, — проговорила мама, — я так рада вас видеть. Надеюсь, вы полностью поправились?

— Да. Месяц в Ирландии пошел мне на пользу. Прекрасно было побывать дома.

Мама кивнула и представила меня:

— Это моя дочь Элиза.

Лейтенант приложился к моей руке.

— Вы почти столь же красивы, как ваша мать.

Я вымучила улыбку. Не слишком удачный вышел комплимент.

Мама склонила набок голову.

— Надеюсь, вы сможете провести немного времени в Бате, с нами.

— Смогу. Полагаю, что мне, возможно, придется возвращаться в Индию примерно в одно время с вами.

В тот день чаепитие растянулось до вечера. Закуски подали второй раз, затем третий. Хотя мама с лейтенантом говорили исключительно о пустяках, в словах слышалось что-то еще, понятное только им двоим.

На следующий день лейтенант Джеймс опять у нас появился. Два дня спустя он пригласил нас в бювет. Вскоре он являлся чуть не каждый день. Он сопровождал нас с мамой в поездках по городу, в театр и в прогулках по парку. Вечерами они уезжали на балы и концерты и часто проводили время наедине.

Однажды я обнаружила в маминой спальне огромный новый сундук. Когда доставляли заказанную для меня одежду, мама выдавала мне сорочку или нижнюю юбку, а остальное тщательно заворачивала в тонкую бумагу и укладывала в этот сундук. Когда прибыли новые платья, она даже не позволила их вынуть из чехлов.

— Они — для твоего приданого, — объявила она.

— Но мама, здесь мне тоже нужно что-то носить.

— Эти платья — для Индии.

Впрочем, мне быстро сшили два простых муслиновых платьица. Одно было чисто белое, а другое — бледно-розовое и совершенно мне не шло. Порой, когда мама отсутствовала, я с тоской щупала изящные «индийские» платья сквозь их муслиновые чехлы.

— Если уступишь моему желанию, сможешь носить обновки, когда захочешь, — предложила мама.

После некоторых сомнений она решила, что в качестве репетиции перед большим полковым балом в Калькутте я могу один раз посетить бальный зал в Бате.

— Только не воображай себе бог знает что, — предупредила мама. — Ты выйдешь замуж за судью, можешь в этом не сомневаться.

У портнихи из огромного количества кремового шелка, вуали и кружев постепенно образовывалось мое вечернее платье. От примерки к примерке швеи совершенствовали свое творение. Вырез на лифе был обработан, вшиты рукава, пришиты оборки на подол. В талии платье стало уже, а юбки, наоборот, занимали чуть ли не полкомнаты.

Стоя перед зеркалом, я покачивалась из стороны в сторону, наслаждаясь шелестом волнующегося шелка. В этот миг я и думать забыла о грядущем возвращении в Индию.

— Детка, стой спокойно, — попросила портниха.

Я подняла руки, а две швеи, зажав между зубов булавки, принялись зауживать лиф. Совершенно счастливая, я наяву грезила о приближающемся бале — все будут восхищенно смотреть, как я кружусь в танце! — и вдруг мое внимание привлекла кружевница, которая тихонько работала в дальнем углу. Взгляд у нее был странный, блуждающий, как будто в глазах плескалась вода. Из-под ловких проворных пальцев струилось чудесное кружево кремового цвета.

Я подтолкнула маму локтем.

— Тише, тише, — сказала она. — Ты разве не видишь, что бедная женщина слепа?

Хозяйка, видя мой интерес, велела мастерице выложить кружево на прилавок.

— То самое кружево, что вы заказали для дочки, — сказала она маме. — Помните?

Это было чудесное тонкое плетение шелковых нитей, которые сливались в изображения птиц, вьющихся лоз, цветов и листьев. Мама принялась восхищаться, а мастерица вернулась в свой угол и принялась плести новое кружево. Я заметила, что пальцы у нее с раздувшимися суставами, кожа на подушечках содрана.

Радость, вызванная новым платьем, мгновенно испарилась. Когда швея начала булавками крепить только что сплетенное кружево к краю выреза, меня передернуло.

— Мне бы лучше без кружева.

— Детка, не глупи, — возразила мама. — Его плели специально для тебя.

— Я не хочу, — упорствовала я.

Швея осторожно продолжала работу, ее помощница крепила кружево к оборкам на юбке. И тут я не выдержала. Не обращая внимания на посыпавшиеся булавки и треск ниток, я потащила платье с плеч. Пока я пыталась высвободиться из лифа, поцарапала кожу булавкой, на ткань упала капелька крови. Чтобы я не испортила окончательно всю их работу, швеи помогли мне выбраться из юбок.

Мама с портнихой озадаченно переглянулись. Одна из швей кивнула на кружевницу: дескать, это из-за нее. Но даже когда несчастную женщину отослали прочь, у меня перед глазами стремительно шевелились безобразные пальцы, из-под которых струились каскады великолепного прозрачного кружева.

Лейтенант Джеймс прочно вошел в нашу жизнь. На званых вечерах они с мамой сидели рядышком, тихо беседуя друг с другом. Порой она касалась его руки; он был почтителен с ней, очень внимателен и спокоен. Мама перестала обращать внимание на правила приличия, а его слишком частые визиты дали повод для сплетен. Лишь слепой не заметил бы, как лейтенант стремится ей угодить: он подливал маме вина в бокал, подавал ей шаль; я уже начала его называть маминым кавалером. К тому же я обратила внимание, что в его присутствии она делается спокойнее и меньше сердится на меня.

Лично мне лейтенант был по душе. Если я что-нибудь говорила, он слушал, и за это я была ему благодарна. Когда он провожал меня в школу, мы разговаривали о событиях дня.

Оставаясь одни, мы с мамой то и дело ссорились, а при лейтенанте держались вежливо, на расстоянии. При нем она обращалась со мной, как с безобидным, хотя и не по летам развитым ребенком.

— Не странно ли, — отважилась я как-то раз, — что юная девушка может вот-вот стать правительницей страны, а женщины даже не имеют права голоса?

— Маленькая республиканка, — улыбнулся Томас.

— Не надо ей потакать, — тут же указала мама.

В тот день лейтенант принес с собой газету. Пока он ожидал, когда мама к нему выйдет, я с жадностью проглотила статьи на первой странице. Король Вильгельм был тяжело болен; если он умрет, его юная племянница, принцесса Александрина Виктория, взойдет на трон.