Книга Танец страсти, страница 33 – Марион Орха

— Они такие же веселые, как вы, — ответил он.

И вдруг порывисто привлек меня к себе. Тут же опомнился, уронил руки, смущенно пробормотал:

— Извините.

Я не успела и слова вымолвить — лейтенант повернулся и стремительно ушел прочь. В тот день он не явился на обед и ужин, пропустил вечерние танцы.

На следующее утро я тщетно ждала на палубе. За обедом он снова не показался.

— Лейтенант Леннокс заболел? — поинтересовалась я осторожно.

— Он попросил, чтобы еду приносили в каюту, — сообщил капитан.

После ужина миссис Стергис постучалась ко мне в каюту. Я открыла; она застыла на пороге с крайне озабоченным и встревоженным видом.

— Входите, — предложила я, хоть и не слишком приветливо.

— Элиза, так больше нельзя, — заговорила она. — Идут всяческие разговоры.

— О чем вы, ей-богу?

— Вы с ним танцевали три танца подряд. Теперь он ото всех спрятался. Ну и что надо думать при таком поведении?

— Полагаю, речь о лейтенанте? — уточнила я.

Миссис Стергис присела на диван — пухлая, взволнованная, растревоженная. Она была всего на несколько лет старше моей матери, однако ей были свойственны дородность и почтенность, маме абсолютно чуждые.

— Элиза, пожалуйста, я вас прошу: положите этому конец немедля.

— С вашего позволения, я собиралась ложиться спать.

— Но я всего лишь забочусь о вас, Элиза! — проговорила она умоляюще.

Я указала на дверь.

— Ценю вашу заботу.

Прошло два дня, прежде чем лейтенант Леннокс вновь появился на людях. Во время обеда он казался чужим и смущенным. Поздоровавшись со мной, он больше даже не глядел в мою сторону. Когда лейтенант поднялся из-за стола, я извинилась и тоже покинула салон.

Я отыскала его на верхней палубе; он стоял, облокотившись о перила. Тихонько подойдя вплотную, я взяла его под руку. Он хотел отстраниться, но я ухватилась крепче, сомкнула пальцы обеих рук на его ладони. Несколько минут мы стояли молча, глядя на воду.

Был ясный тихий вечер, в небе висел тонкий месяц. Над ним сверкал Южный Крест. Отражение месяца и звезд колыхалось на волнах, в кильватере судна вода играла серебром.

— Мы должны держаться поодаль друг от друга, миссис Джеймс, — наконец проговорил лейтенант.

— Почему? — возразила я негромко, по-прежнему сжимая его руку; наши лица были так близко, что, казалось, я чувствую тепло его щеки. — Вы здесь — мой единственный друг. Я не могу с вами расстаться. К тому же мы не можем целых четыре месяца избегать друг друга.

Лейтенант повернулся ко мне:

— Вы — жена офицера. Я не допущу, чтобы о вас ходили грязные сплетни. Капитан уже говорил со мной о непозволительности нашего поведения.

Я поглядела ему в глаза.

— Жена офицера я лишь по названию. Он недостоин зваться моим мужем. Своими действиями он лишил себя всяких прав в отношении меня.

— Что такое вы говорите? Что это значит?

— Вот увидите: скоро я стану сама себе хозяйка.

Увы: то были всего лишь мечты. Я великолепно знала, что никогда не буду свободной и независимой; на стороне Томаса — закон и деньги. Но так хотелось пусть ненадолго, но сделать вид, будто жизнь может волшебным образом измениться.

Долгую минуту мы глядели друг на друга, затем нерешительно обнялись. Когда я подняла лицо, по телу лейтенанта прошла дрожь, затем его губы коснулись моих губ.

— Итак, наши узы скреплены, — подвела я итог.

Мы оба понимали, какую грань перешли.

С этой минуты мы стали неразлучны. Если другие пассажиры о нас судачили, мне было все равно. Днем мы подолгу сидели на палубе в плетеных креслах, поставленных рядом; мы садились за один стол обедать; мы танцевали вместе снова и снова. Жаркими вечерами мы гуляли, стараясь забраться в какой-нибудь тихий темный уголок, где нас не увидят чужие глаза. Когда все дамы давно уже расходились по каютам, мы оставались на юте, одни под звездным небом.

Затем однажды кто-то видел, как я вхожу в каюту лейтенанта, и после этого две мои опекунши явились ко мне с разговором.

Рядом с миссис Инграм добросердечная миссис Стергис обрела некоторую суровость. А обычно добродушная миссис Инграм производила впечатление черной грозовой тучи, втиснутой в тело маленькой хрупкой женщины.

— Я решительно возражаю! — объявила жена капитана.

— В темноте нетрудно ошибиться, — заметила я в ответ.

— Поверьте, Элиза: мы заботимся о вас и вашем добром имени, — увещевала миссис Стергис.

— В его каюте есть окно, а в моей — нет.

Я предложила им сесть, однако обе дамы отказались; миссис Инграм занервничала.

— Всем известно, что ночью диван превращается в постель.

— Право же, миссис Инграм, что вы хотите этим сказать? — Я притворилась, будто не понимаю.

В тот же вечер мы с лейтенантом уютно расположились на таком же диване в его каюте, как вдруг я заметила, что сквозь стекло за нами подсматривает жена капитана. Встав с дивана, я решительно опустила жалюзи, а миссис Инграм отпрянула, смущенная и раздосадованная.

Последовали меры. Капитан с супругой объявили, что больше меня не принимают; меня изгнали из-за капитанского стола, а чуть позже дали понять, что мне вообще не стоит появляться в обществе. Больше я не участвовала ни в каких балах и развлечениях, а еду мне приносили в каюту.

Рождество мы с Джорджем отпраздновали вдвоем, в его каюте. Услышав доносящуюся из капитанского салона музыку, мы подвинули мебель и стали танцевать, медленно и осторожно, чтобы ни на что не наткнуться. И были счастливы.

Вся жизнь для меня сосредоточилась в плывущем по волнам корабле. Каждый вечер лейтенант Леннокс приходил ко мне в каюту, и мы часами сидели, глядя друг на друга во все глаза. Я видела отчетливо лишь то, чего могла коснуться, — его лицо, губы, пальцы. Все остальное расплывалось. Как долго нам достаточно будет объятий и поцелуев?

— Лейтенант?

Он улыбнулся:

— Да, миссис Джеймс?

— Пожалуйста, зовите меня Элизой.

Он улыбнулся шире:

— Элиза?

Я едва удержалась, чтобы не хихикнуть.

— Да, лейтенант?

— Пожалуйста, зовите меня Джорджем, — сказал он, целуя меня в кончик носа.

— Джордж?

— Да, Элиза?

Я притянула его к себе.

— Джордж, пожалуйста, поцелуй меня еще.

Его губы коснулись моей шеи — сзади, сбоку, под подбородком.

— Где, Элиза? Где целовать — здесь или здесь?