Книга Одна маленькая ложь, страница 52 – К.-А. Такер

Вытаращив глаза от ужаса, лихорадочно перебираю в мозгу варианты. Их всего ничего. Выбежать из аудитории со своим растяжением я не могу. Остается либо запихнуть записку в рот, либо прибегнуть к диверсии: ткнуть со всей силы ручкой в искусителя. В обоих случаях после такого на курсе английской литературы можно поставить жирную точку, а еще можно рассчитывать на бонус – смирительную рубашку и каникулы в клинике доктора Штейнера.

Итак, бросив убийственный взгляд на Эштона, я протягиваю записку профессору и молюсь, чтобы он не стал читать ее вслух, потому что тогда придется-таки прибегнуть к диверсии.

– Посмотрим, что у нас тут… – Аудитория начинает плыть и качаться у меня перед глазами, в ушах звенит. Уверена, все возбужденно перешептываются, в нетерпении ожидая развязки, но я ничего не слышу. И боюсь смотреть на Эштона: если он ухмыляется, заеду ему в челюсть, это я умею.

– Мистер Хенли, предлагаю вам продолжить свои литературные изыски за дверями этой аудитории, – говорит профессор, бросая на Эштона многозначительный взгляд, комкает записку в плотный шарик и метко отправляет в корзину для мусора. У меня вырывается вздох облегчения. Ну, конечно же, он знает Эштона. Кто же Эштона не знает…

За спиной слышится возбужденный многоголосый шепот.

– Слушаюсь, сэр, – отвечает Эштон, прочистив горло, и я не могу понять по голосу, смущен он или нет, а смотреть на него не решаюсь.

Профессор возвращается на кафедру, аудитория разочарованно гудит: публичная казнь не состоялась. Прежде чем продолжить лекцию, профессор замечает:

– Будь я на месте этой юной леди, я бы усомнился в пункте номер один.

* * *

– Ты понимаешь, что я была готова проткнуть тебе руку насквозь? – Для пущей убедительности я поднимаю авторучку и трясу ею, когда мы выходим из корпуса.

– Просто мне было скучно. Мне и по первому заходу Гарди не больно понравился.

– Скажи, зачем тебе понадобилось унижать меня прямо во время лекции?

– Ты бы предпочла, чтобы я вообще не приходил? Только честно… как доктор прописал.

Скриплю зубами. И, несмотря ни на что, с улыбкой говорю:

– Нет.

– Что нет?

– Я рада, что ты пришел.

– Да? Так я даже еще не вошел.

Шлепаю его учебником по руке и чувствую, что густо краснею.

– Ты ужасный!

– А ты прекрасная. – По тому, как он это говорит и как горят у него глаза, понимаю, что это у него вырвалось.

Мне так хочется прижаться к его груди, но я сдерживаюсь, хотя не могу не признаться:

– Я по тебе скучала.

– Я тоже по тебе скучал. – Пауза. – Ирландка… – Он замедляет шаг, поворачивается и смотрит пристально, как он это умеет. – У меня сердце уходит в пятки, и я не знаю, что перевешивает: страх или желание услышать, что он собирается сказать. – Ты собираешься отвечать?

– На что?

– На звонок. – Он дотрагивается до кармана моих джинсов, куда я засунула телефон. – Слышишь?

Как только он произносит это, слышу характерный рингтон телефона Коннора.

– Угу. – Достаю телефон и вижу на экране широкую улыбку и зеленые глаза Коннора. Нажимаю кнопку «ответить». – Привет, Коннор.

– Привет, крошка. Бегу на лекцию, но хочу уточнить. Пойдешь со мной на гонку в следующую субботу?

– Да, буду там утром. А на дежурство поеду днем.

– Здорово, – говорит он с облегчением. – Моим родителям не терпится с тобой познакомиться.

В душе все переворачивается.

– Что? Ты им про меня рассказал? – «Не торопить события» не подразумевает знакомства с родителями.

– Конечно. Мне пора бежать. Потом поговорим. – Слышу щелчок и стою, глядя на Эштона, а он рассеянно пинает носком кроссовки упавшие на дорожку листья.

Поднимает на меня взгляд и, нахмурясь, спрашивает:

– Что?

Смотрю на телефон, потом снова на Эштона и говорю, словно проверяя его:

– Коннор хочет познакомить меня со своими родителями. – Я знаю, почему ему это говорю. Хочу понять, что он думает по этому поводу.

Эштон пожимает плечами и отводит взгляд на проходящую мимо блондинку.

– Эй! – резко говорю я. – Ничего, что я здесь стою?

Наклонив голову, Эштон вздыхает.

– Ирландка, что ты хочешь от меня услышать? – Глядит на меня и смиренно улыбается, пряча обиду: – Познакомься с родителями. Это разумно. – Молчит, поджав губы. – Вы же с Коннором пара. – Слышу непроизнесенные слова, словно он их кричит во весь голос: «А мы с тобой нет».

– А если бы я не была с ним? Для тебя это имеет значение? – Использую его же тактику, которую он не раз применял ко мне. Теперь его черед.

Эштон закидывает руки за голову. Закрывает глаза и поднимает голову навстречу ясному осеннему небу. А я жду, молча, слежу за ним, словно хочу запомнить все до мельчайшей черточки и с трудом сдерживаюсь – так и тянет протянуть руку, коснуться его груди и еще раз пережить с ним момент близости.

Он опускает руки и смотрит на меня, напряженно сжав челюсти.

– Ирландка, я не могу дать тебе то, что ты от меня хочешь. – Еще раз тяжело вздыхает и говорит: – Как думаешь, ты дойдешь без моей помощи?

В горле у меня поднимается комок. Прикусываю губу и опускаю глаза, уставившись на свои ботинки.

– Конечно. Спасибо, Эштон.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но сдерживается. Вижу, как он еле заметно качает головой, словно сам себя о чем-то предупреждает.

– Еще увидимся. – Поворачивается и уходит.

C с минусом. Моргаю несколько раз, подношу лист поближе к глазам – может, у меня галлюцинация?

Нет. Это не галлюцинация – жирное красное С с минусом по химии красуется на своем месте.

Моя первая оценка за проверочную работу в середине первого семестра в колледже – такая посредственная. У меня никогда еще не было ничего, кроме А ^[6].

Никогда.

На меня накатывает тошнота, я сглатываю слюну, в ушах шумит, сердце стучит все быстрее. Наверное, Принстон не для меня. Понимаю: занималась я не слишком усердно, и мысли заняты отнюдь не учебой. Папа был прав. Мальчики высасывают мозги у сообразительных девочек. Другого объяснения нет. Или я пропила все свои мозги. И теперь могу только глупо хихикать и гожусь исключительно для того, чтобы меня тискали в кровати – или в машине.