Книга Одна маленькая ложь, страница 54 – К.-А. Такер

– Да так, ничего. Просто… – Мой отец так говорил. – Что, если на этом все не закончится? Что, если я все время буду получать плохие отметки? Что, если не смогу поступить в медицинский? Что я тогда буду делать? Кем я стану? – Меня снова охватывает страх.

– Все равно это будешь ты. И поверь мне, ты всегда будешь собой. Расслабься.

– Не могу. – Утыкаюсь лицом ему в грудь. – А ты когда-нибудь заваливал тест или экзамен?

– Нет, но ведь я очень умный, не забыла? – Он притягивает меня к себе, давая понять, что просто поддразнивает меня. – У меня было несколько С. И даже D один раз. Психология – наука мутная. – Эштон зачерпывает полную ложку полурастаявшего мороженого и отправляет в рот. – А какие результаты по другим предметам? Уже сообщили?

Вместо ответа молча качаю головой.

– А какие у тебя ощущения?

– До сегодняшнего дня я не волновалась. А теперь… – Рука сама тянется и обнимает его за плечо, чтобы прижаться ближе и насладиться чувством защищенности, хотя бы временным. – Ужас. Если я так плохо справилась с проверочной работой по любимому предмету, то по английской литературе точно завалила.

– Понятно… – Отправляет в рот еще одну ложку. – А как ты готовилась? Ты вообще занималась?

– Конечно, занималась, – выпаливаю я.

– Спокойно. – Слышу, как он глотает. – Может ты… отвлекалась?

Закрываю глаза и шепчу:

– Да.

После долгой паузы он спрашивает:

– На что?

Хороший вопрос. На тебя. Не могу же я это сказать. Эштон не виноват в том, что мои гормоны взбунтовались и взяли верх над разумом.

– На многое. – Моя рука машинально опускается ему на грудь – туда, где под татуировкой прячется шрам.

Чувствую, как у меня под щекой напряглись его мышцы.

– Я же говорил, я хочу, чтобы ты забыла об этом.

Довольно долго я слышу только биение его сердца, а мои пальцы осторожно скользят по этому месту, запоминая шрам. И я почти что засыпаю.

– Отец Даны – важный клиент моего отца, и если она счастлива, то и ее отец счастлив. – Услышав это имя, я на миг замираю от чувства вины, и моя рука тоже. Но я снова заставляю ее двигаться и стараюсь успокоить дыхание. – А если отец Даны счастлив, то счастлив и он. А если он счастлив… – Эштон говорит так, как будто это все объясняет. А я понимаю лишь одно: этот человек, его отец, издевался над сыном, когда тот был маленьким, и до сих пор управляет жизнью взрослого человека.

Стараясь двигать рукой медленно, спрашиваю шепотом:

– Значит, ты по-прежнему с ней… но не по своей воле.

– Для делового соглашения Дана – идеальный вариант. Она милая и красивая. И живет далеко отсюда.

Эштон не будет бунтовать. Я чувствую это. Он принял условия.

– А Дана знает, что это деловое соглашение?

Эштон насмешливо хмыкает.

– Она думает, что мы поженимся. А если… – Он замолкает, сжав зубы. Думаю, что я знаю, что он хотел сказать. Если отец захочет, чтобы Эштон женился… Меня пробивает дрожь – от затылка по позвоночнику, вдоль ребер, – в горле встает ком, и всю меня заполняет страх. Господи, что еще он уготовил своему сыну?

Мое тело инстинктивно прижимается к нему. Отклоняю голову и целую его в грудь, выражая свое сочувствие. Или, скорее, свое облегчение? Оказывается, я не разрушаю чужую жизнь, потому что все это притворство.

– А ты сможешь выйти из-под его контроля?

– Со временем смогу. Но на это могут уйти месяцы, а то и годы. Кто знает? Впрочем, я жил вполне себе прекрасно. – Он выдерживает эффектную паузу. – Пока в один прекрасный вечер самая красивая девушка на этой планете не заехала мне кулаком в челюсть.

Не выдерживаю и хихикаю.

– Сам напросился, Похититель джелло.

Эштон смеется, и по моему телу проходит сладкая дрожь.

– Ирландка, еще ни одна девушка не дрожала вот так у меня в объятиях, будучи полностью одетой.

– Заткнись и дай мне мороженое. – Я приподнимаюсь и хочу взять у него ложку, но рука у него слишком длинная, и мне не дотянуться.

– Думаю, ты уже нанесла себе достаточно вреда за один вечер.

– Это мне решать. Так почему ты здесь, а не на тренировке?

– Потому что знал, что здесь меня ждет горячая штучка с обалденными формами и лицом, измазанным шоколадным мороженым.

Замираю от ужаса. Опускаю глаза и понимаю: моя поношенная белая пижама не может скрыть того, что я без лифчика. А мое лицо? Если судить по футболке Эштона, он говорит чистую правду.

– Сильно испачкалась?

– Ну, как тебе сказать… Знаешь, как клоуны накладывают грим?

Боже праведный! Толкаю его ладонью в солнечное сплетение и пытаюсь подняться.

Он держит меня за плечи.

– Куда ты собралась?

– Хочу умыться!

Эштон в один миг легко укладывает меня на лопатки, придавив своим весом и удерживая за запястья.

– Позволь, я тебе помогу. – Он наклоняется и кончиком языка неспешно водит вокруг моего рта, сначала сверху, потом слева направо, а потом снизу, слева направо, аккуратно слизывая шоколадное мороженое.

Если есть такое явление как девственница-шлюха, то это мой случай.

Как я опять довела до такого? Закрываю глаза и сдерживаюсь из последних сил, чтобы не захихикать и не закричать во все горло. Этим утром я проснулась и, как и всегда, после последней нашей с ним встречи, сказала себе: перестань думать об Эштоне и держись выбранного курса. Оставайся с Коннором, который не торопит события.

Тогда каким образом я лежу в постели, тяжело дыша, а Эштон слизывает с моего лица шоколадное мороженое, и я мечтаю о том, чтобы повторить нашу ночь в машине? Я ни слова не сказала, чтобы остановить его, а ведь могла. Могла остановить его. Могла назвать его озабоченным придурком. Могла сказать, что из-за него чувствую себя шлюхой.

Но я ничего не сказала, потому что не хочу, чтобы он останавливался.

Эштон чуть отстраняется, и я слышу свой тихий недовольный стон.

– Ну вот, уже лучше, – шепчет он, прерывисто дыша. Снова наклоняется и проводит языком по верхней губе, слева направо, потом по нижней, слева направо. Не могу сдержаться и приоткрываю губы, а язык сам проскальзывает к нему в рот.

Тогда Эштон отстраняется и смотрит на меня своими печальными глазами.

Думаю, я знаю, в чем дело, но хочу услышать это от него, и спрашиваю:

– Зачем ты пришел? Только честно.

Он вздыхает.

– Не мог не прийти, зная, как ты расстроилась. Но… – Он прикрывает глаза и опускает голову. – Ирландка, я не могу играть с тобой в эту игру. Я сделаю тебе больно.