Книга Моя война с 1941 по 1945, страница 64 – Алексей Фёдоров

Валерий пошёл со Стегманом за деньгами, а я пытался успокоить хозяйскую дочь. Она была беременной и сильно испугалась. Я заверил её, что мы никого не тронем, пусть не волнуется, а отец должен прекратить сотрудничество с немцами, ибо на него сильно обижается местное население. Я объяснил ей, что мы вынуждены реквизировать кое-что у них для наших нужд и в наказание её отца. При этом я шепнул, что мы размещаемся в лесу около Венизи, рассчитывая её дезориентировать.

У Стегмана оказалось наличными только 35 тысяч франков. Валерий в кабинете Стегмана оборвал телефонный провод и забрал шикарные наручные часы.

– Поищу что-нибудь из одежды, – сказал я.

– А я попробую завести машину и загружу её продовольствием и бензином, – ответил он.

Порывшись в одном из ящиков, я нашёл подходящие ботинки. В шкафу отыскал чистое белье, переоделся, прихватил с собой новую спецовку и кожаную куртку. Во всех комнатах был полный разгром. Ребята не церемонились, выбрасывая из шкафов и сундука разную рухлядь.

Через полчаса все были на месте. Валерий, успевший переодеться, возился у машины, а ребята грузили в кузов бочку с бензином и продукты: колбасы, сыр, мясные и фруктовые консервы, муку, картошку и одежду.

Операция была закончена минут за сорок пять. Мы собрали во дворе всех живущих на ферме и объявили, что Стегман наказан за сотрудничество с фашистами. Если он продолжит в том же духе, то будет расстрелян, а усадьба сожжена. Предупредили, что, если кто-то побежит докладывать немцам о случившемся, он также будет расстрелян.

Забравшись в кузов, в кабину, и лежа на крыльях, мы выехали с фермы в сторону Аманса – для дезориентации. За ближайшим поворотом Валерий вывел машину на дорогу в Бали, там моя группа сошла и мы расстались.

Алиса принимала участие в реквизиции у Стегмана. Увидев меня в кожаной куртке, она жёлчно сказала:

– Зачем ты надел куртку, надо было принести её в машину.

– Но ведь все переоделись, кто во что мог, – удивился я замечанию.

– Если бы ты не надел куртку, то и Франсуа не надел бы такую же, и мы отдали бы её Валерию. Только командир и заместитель ходили бы в куртках.

– Но у Валерия хорошая брезентовая куртка. Я могу с ним обменяться.

– Твоя ему будет мала.

Вот это да, подумал я, какая-то мелочная опёка любовника.

Я повернулся к Валерию. Он стоял почти рядом и слышал наш разговор. Я рассчитывал, что он не поддержит Алису, но оказалось наоборот, он посмотрел на мою куртку завистливым взглядом и, надувшись, молчал.

– Валерий, давай меняться, – сказал я, расстегивая молнию.

– Иди ты… – последовало в ответ. Валерий отвернулся и пошёл к машине.

Если бы у меня был такой же кулацкий характер, то это могло привести к разрыву, но я не придал этому эпизоду значения. И только гораздо позже, в 1945 году в Париже, я заметил, что Валерий живёт не по средствам. Тогда-то и понял, что три реквизиции, проведённые нами у коллаборационистов, послужили и личному обогащению Валерия – у него явно было золотишко…

Реквизиция у Стегмана произвела на меня удручающее впечатление. Нам, конечно, нужны были деньги, одежда, продовольствие, машина, бензин. Нужно было наказать Стегмана – в этом у меня тоже сомнений не было. Но наши действия были похожи на грабёж. Мы поступили как махновцы, только что не жгли и не убивали. Да ещё напугали беременную.

Такие операции не повышали моральный уровень партизан, а наоборот – развращали их. Если командир сумел присвоить золотишко, то что спросить с бойца?

Как «воспитывают» эти реквизиции, показал один случай. Я с группой в пять человек находился на марше – то ли на операцию шли, то ли с операции, скорее последнее, потому что пили вино.

У речушки вдали от деревни стоял домик. Проверив его наблюдением в течение примерно часа, мы осторожно подошли – хотели поесть, но в доме – никого. По обстановке видно, что пустует он давно – в доме нет скотины, в подвале много паутины. Свежих продуктов нет, только консервы да вино. Расположившись в большой комнате, приступили к еде. Вдруг Павел, выпив за один приём бутылку вина, с размаху бросил её в большие напольные часы. Стекло и циферблат старинных часов разлетелись вдребезги. Павел смеётся, а другие хватаются за бутылки, чтобы повторить «подвиг» коллеги. Я заорал на Павла матом. Все оторопели.

– Отставить! Вы кто? Бандиты или советские партизаны?

Меня поддержал только Костик-рыжий, остальные мрачно молчали.

Этот случай произошел после первой реквизиции, которая еще была у меня в памяти.

Я поставил вопрос о вреде реквизиций на заседании штаба. Аргументировал свое предложение тремя фактами: реквизиции вызывают падение морального и идейного уровня бойцов, реквизиция в чужой стране может восстановить против нас население и – мы не можем быть уверены в том, что проводим реквизицию действительно у коллаборационистов, ибо нет гарантии, что нас не используют для личной мести.

Алиса и Валерий выступили против меня, Гриша робко меня поддержал, но противники наши были агрессивней, и мне не удалось убедить их. Зная, сколь велики были наши возможности в области реквизиций, я льщу себя надеждой, что мое выступление позволило ограничить их тремя случаями.

Во второй реквизиции у очередного коллаборациониста я не участвовал и не помню, что рассказывали ребята о том, как она проходила.

В третьей я тоже отказался участвовать. Валерий обиделся, а Алиса начала меня уговаривать, мотивируя это тем, что мое нежелание восстанавливает против меня ребят и обижает моего лучшего друга Валерия.

Она долго меня уговаривала, заявляя, что будем наказывать настоящего коллаборациониста – он единственный в деревне сдал немцам медь. В результате навлек на остальных жителей гнев оккупантов, и они обыскивают все дома и отбирают утварь из меди.

Похоже, Алиса училась у иезуитов – уговорила.

Мы въехали в деревню и остановились у нужного дома. Хозяина не было. Были дочь и приехавшая парижанка. Началось то же, что у Стегмана.

Я не взял ничего. А ребята хватали стеклянные «драгоценности» и распихивали по карманам. От вида блестящих разноцветных стекляшек у Валерия расширились глаза, и он потребовал, чтобы все выложили добычу на стол, а потом сгреб её в мешок.

Ничего не трогал Яник – поляк, о котором речь впереди. Мы разговаривали с парижанкой, отрекомендовались англичанами (я присвоил себе имя – Гарри) и обещали выдать расписку – «бон-реквизион». Договорились о встрече.

В лесу, в присутствии Алисы, я поднял на смех горе-знатоков драгоценностей. Изобразил, как кто себя вёл, сказав, что я не бандит и больше не желаю участвовать в подобных мероприятиях. Ребятам было стыдно – все молчали, молчал и Валерий. Алиса произнесла несколько осуждающих слов и умолкла. На этом наши реквизиции закончились.

Мы с Яником стащили у Алисы один «бон-реквизион», заполнили его на 10 000 франков и на другой день вдвоём на машине выехали на место встречи, захватив вина, фруктов, сыра.