Книга Неизвестность, страница 42 – Алексей Слаповский

Фая меня удивила. Она разложила по всей комнате газеты. И которые мы выписываем, и которые купила. И во всех газетах читала одно и то же – указ.

«Думаешь, они отличаются?» – спросил я.

«А вдруг ошибка? Вот и смотрю, может, где-то есть настоящий указ, а в этих при печати что-то напутали».

Я объяснил, что такие вещи не могут напутать даже в дурном сне.

Она сказала:

«Тогда нам конец».

И плакала не переставая. Я ее успокаивал, Катя, спасибо ей, мне помогала.

И так получилось, что в тот же вечер мне принесли повестку.

30-го с вещами.

И это 30-е уже завтра.

Фае стало совсем плохо, мы даже хотел вызвать врача. Она упала на пол и билась, мы с Катей поили ее водой, Антон плакал.

Она кричала:

«Теперь нам точно конец!»

Потом кое-как пришла в себя и стала уговаривать меня что-то придумать, чтобы остаться дома.

Я сказал, что об этом не может быть и речи.

А она опять свое.

А я свое.

И никак не могли закончить этот бесполезный разговор. Но потом она сама сказала:

«Все, хватит. Мне пора тебя собирать».

И стала собирать мне белье и кое-какие продукты.

Катя, умница, меня поддерживала, смотрела на меня с гордостью и радостью. Сказала:

«Ну вот, когда погоним их назад, когда будем добивать их в Германии, ты заодно посмотришь родину наших предков по нашей маме. Все запоминай, потом мне расскажешь».

Она считает, что простые немцы не виноваты, как не были виноваты и простые испанцы, что у них появились фашисты. Им надо помочь уничтожить своих фашистов, и тогда они тоже станут советской страной.

Мне захотелось взять с собой что-то почитать. Конечно, я бы взял любимую книгу «Как закалялась сталь», но я и так знаю ее наизусть. И я принял неоднозначное решение: аккуратно вырвал из библии «Новый Завет», прикрепил из картона обложку. Меня не интересует религия, но я хочу понять, почему эта книга для людей имеет значение вот уже почти 2 тысячи лет. Ведь не просто же так.

Фая моя, моя Фрица, увидела это, поцеловала книгу, поцеловала меня, перекрестила. Я не сопротивлялся, принимая это как обряд, за которым стоят больше не религиозные, а родственные чувства.

Хочется еще что-то писать, но нет уже времени.

Оставлю эту тетрадку Фае, пусть будет с теми, которые она спрятала.

Вернусь и продолжу.

Владимир Николаевич Смирнов не продолжил, не вернулся с фронта. Как он погиб, неизвестно. Может быть, даже и не доехал, такое случалось, разбомбили, например, эшелон. Может, отбиваясь со своим подразделением от врагов, вскочил, закричал: «В атаку!» – так, как это сделал вымышленный Санчо из его рассказа, но Смирнов сделал это понастоящему, а вот заслонить его от вражеской пули оказалось некому, он пал сраженным. Может, был контужен и взят в плен, а такие в плену редко выживают…

Можно только гадать.

Непреложно одно: через две недели его жена получила извещение: «Ваш муж, сержант г.б. Смирнов Владимир Николаевич, 6 сентября 1941 г., находясь на фронте, пропал без вести».

ПЕРВАЯ ЗАПИСЬ

Аня и бабушка ^[52]

А н я. Я уже включила.

Б а б у ш к а. Это диктофон?

А н я. Диктофон, плеер, всё сразу.

Б а б у ш к а. А с чего вдруг такой интерес?

А н я. Маргарита Сергеевна на лето сочинение дала. Она продвинутая, поэтому: «Как ваш папа встретил вашу маму».

Б а б у ш к а. В чем продвинутость?

А н я. Сериал такой есть молодежный, «Как я встретил вашу маму». Ну, и она типа: я такие же сериалы смотрю, как и вы. Под нас работает.

Б а б у ш к а. Но вам же про папу с мамой.

А н я. Не обязательно. У некоторых у нас пап нет. Не вообще, а в семье. Им, наверно, неприятно про это писать, поэтому Маргарита сказала, что можно и про бабушек, если живые, про дедушек. Да хоть про соседей, неважно. Чтобы была история.

Б а б у ш к а. У тебя папа с мамой есть, пусть и рассказывают. Витя, слышишь? Помог бы Анечке!

Отдаленный голос Виктора.

Б а б у ш к а. Не поняла, извини!

Голос Виктора.

Б а б у ш к а (негромко, себе). Опять не поняла. Или он тихо, или я глухая.

А н я. Я уже пробовала, им то некогда, то не хотят. И вообще.

Б а б у ш к а. Что вообще?

А н я. Всё вообще. Ну, давай. (Повествовательно.) Мы встретились в филармонии. Или в библиотеке. Или где? Ты несла желтые цветы, он тебя увидел, и любовь вас поразила, как финский нож!

Б а б у ш к а. Какой еще финский нож?

А н я. Неважно, начинай.

Б а б у ш к а. Тяжело дышится сегодня. Жарко. Хотя все-таки терпимо, а в Москве ужас. У кого нет дачи, вот несчастные люди.

А н я. Не отвлекайся. Давай, первая любовь, все дела. Или не первая? До дедушки был кто-то?

Б а б у ш к а. Первая любовь у меня была – летчица. Великая летчица Валентина Гризодубова. Не слышала, конечно?

А н я. Ба, не пугай меня! Ты влюбилась в женщину? Пап, ты слышал? У нас бабушка – лесбиянка!

Голос Виктора.

Б а б у ш к а. Вот именно, не смешно. Она была первая женщина – Герой Советского Союза. Красавица – исключительная! Глаза – что-то невероятное!

Постукивание пальцев.

А н я. Гри-за?

Б а б у ш к а. Гри-зо. Гри-зо-дубова.

А н я. Уже нашла.

Б а б у ш к а. Надо все-таки освоить эту технику… Да, она. Видишь какая? Таких глаз сейчас не делают. Лучистые, веселые, полные жизни! Куда ты?

А н я. Тут ссылки интересные. Вот тоже летчица. Ханна Рейч. И тоже глаза веселые. Они чем-то даже похожи. А вот, смотри какая красотка. Ирма Грезе. Фамилия, да? Грезе! И тоже улыбается. Вы тогда все улыбались, что ли? Она тоже летчица? (Читает вслух.) «Надзирательница нацистских лагерей смерти… Забивала насмерть женщин, наслаждалась произвольным отстрелом заключенных».

Б а б у ш к а. Закрой это!

А н я. Уже, уже! Ты что, обиделась?

Б а б у ш к а. Анечка, я давно уже не обижаюсь. Я ко всему привыкла. Ты сравниваешь нашу летчицу с гитлеровской садисткой, и они тебе кажутся похожими. Ты даже смеешься.