Онлайн книга «Неизвестность»
|
И три моих картины повесили в знак уважения. Рудольф Кучумов, неувядаемый патриарх, мастер станка и кисти, лично встретил меня в аэропорту, а теперь стоит рядом, сияя. Многих тут я не помню или не знаю. Их полсотни собралось, не меньше. Средний возраст – лет шестьдесят. Я готовился перерезать ленточку, вторые ножницы были у Кучумова, но ждали еще кого-то. Молоденькая девушка держала подушечку с третьими ножницами. Наверное, начальство должно подъехать. И оно подъехало – прямо по тротуару подкатил большой черный автомобиль. Из него живо и ловко выпрыгнул стройный мужчина в летнем бежевом костюме, в слегка затемненных очках, были на нем также светло-коричневые туфли, белая рубашка в еле заметную красноватую клетку, легкий галстук цвета розовый антик, слегка приспущенный под расстегнутой верхней пуговицей – и демократизм виден, и приличия соблюдены. То есть выглядел он весьма стильно, даже изящно, что удивило бы тех, кто провинциальных начальников представляет увальнями с животиками, цепляющими яркие, широкие галстуки на рубашки с короткими рукавами, да еще в светлых босоножках, надетых на черные носки. Нет, провинция давно обтесалась, сам отсюда, знаю. Однако я разглядывал прибывшего недолго, потому что вслед за ним из машины вышла Вера. Такая же тонкая, красивая и, показалось, такая же молодая, какой я видел ее лет десять назад. Начал лихорадочно считать, сколько же ей сейчас? Дурак, как сколько? – столько, сколько и тебе, вы же ровесники! А мне сколько? Сорок восемь! То есть сорок семь пока, но скоро… Вера улыбнулась мне, но не подошла – мероприятие уже началось, приехавший начальник взял ножницы. Ленту растянули, мы одновременно разрезали ее под чьи-то торжественные возгласы, мне вручили пакет с эмблемой экспозиции и куском этой самой ленты, все повлеклись внутрь. Там начальник произнес речь о важности этой культурной инициативы и о роли живописного творчества наших художников в жизни города и области. Говорил без бумажки, гладко. Я встал рядом с Верой. Дотронулся до ее руки. Шепнул: – Привет. – Здравствуй, Витя! – Я собирался тебя найти, а ты вот сама… С кем это ты приехала? – Крупицын, – услышал мой вопрос сзади стоявший Кучумов. – Крупицын Алексей Иванович. Супруг нашей Веры Иннокентьевны. – При чем тут это? – оглянулась она на него и отошла в сторонку. Я – за ней. – А что, муж уже вернулся из кругосветного путешествия? – Это не он. С тем мы все-таки развелись, и он все еще яхту строит. Столько всего произошло! Я уже три года с Алексеем. А дочь вышла замуж за итальянца, представляешь? – Сейчас это обычное дело. – Живут в Венеции, у него бизнес свой – прохладительные напитки и мороженое. – Для их климата актуально. – Еще бы! У них под Венецией вилла – роскошная! Но я еще не бабушка, они с детьми не спешат. – Ты все такая же. – Да брось. Нет, слежу за собой, но все равно. Видишь – лапки кошачьи на глазах? Первый признак возраста! – Мне они нравятся. – Алексей так же говорит. – И что же у вас, любовь горячая была? – Почему была? И сейчас. Я не хотела, все-таки у него семья была, двое детей, он, кстати, их сейчас полностью обеспечивает. Но он такой был настойчивый… Можно сказать, всю жизнь на кон поставил. А у меня такие обстоятельства были, что я… В общем – судьба. – Если судьба, не поспоришь. Крупицын кончил речь, художники и приглашенные пошли по залам. Вера познакомила меня с мужем, он пожал мне руку. – Слышал, слышал о вас, очень приятно, спасибо, что удостоили! Хорошо, что сегодня суббота, отдохнем! Прямо отсюда к нам и поедем, да, Верочка? – Почему бы и нет? Домой? – На дачу, воздухом дышать! По пути Вера объяснила: у них, кроме городской, ее, Вериной, квартиры, два дома – один на краю города, почти в лесу, а второй, который Крупицын назвал дачей, в приволжском селе Пристанном, куда мы сейчас и едем. – Ты же помнишь эти места? – Конечно. Места козырные. Дом в Пристанном оказался не просто домом и даже не особняком, это был замок. Я думал, сейчас уже таких не строят, прошла мода на башенки, зубчики, флюгера и тому подобное. Но выяснилось, что Алексей его и не строил, а купил и собирается переделывать. – Очень уж пошло выглядит. Хочу проще, и побольше дерева. Очень люблю дерево. Все натуральное вообще. Мы устроились в зарешеченной беседке, увитой диким виноградом. Блюда приносила молчаливая женщина. Они называли ее тетей Катей. На столе было скромное изобилие – сыр, кусочки постной вареной говядины, помидоры, редиска, много разной зелени. Видно было, что хозяева придерживаются здорового питания. Было и вино, которое Крупицын пил охотно, но понемногу, Вера чуть пригубила, а я отказался. – Как там в Москве наши? – спросил Крупицын. – Как Вячеслав Вячеславович поживает? Я понял, кого из знаменитых земляков он имеет в виду, и ответил: – Если честно, понятия не имею. – Неужели не пересекаетесь? – Нет. Разные сферы. – Разве? Вы человек тоже известный, Верочка говорила, что по телевизору вас видела. – Передача была про социальную рекламу, – напомнила мне Вера. – Ты участвовал. Гляделся отлично, кстати. – Да, что-то было… На самом деле я рекламой почти уже не занимаюсь. А с Вячеславом Вячеславовичем мы даже не знакомы. – Он умница у нас! Эрудиция, такт, воля, все есть у человека! Согласны? – Да… – Главное – имеется четкая и внятная политическая линия, я понимаю, чего он хочет. Это сейчас очень важно, согласитесь. Я опасался, что он заговорит на важные государственные темы, о курсе на духовное возрождение, патриотизм, традиционные ценности и особый русский путь. Но Крупицын, видимо, был хорошо воспитан и знал, что с гостем принято беседовать не о том, что интересно тебе, а о том, что близко ему. И он со знанием дела, с уважением отозвался о местных творческих традициях и течениях, о современных художниках, в том числе обо мне. – Я ваши картины в интернете видел, Верочка показывала. Цветопередача оставляет желать лучшего, но все-таки суть видна. Что приятно – хоть у вас и склонность к гротеску, но видно, что вы уважаете людей, которых изображаете. А то все ударились в такую, знаете, карикатурность. Мода, понимаю, примитивизм и наив! Нет, это тоже имеет право на существование, но – глубины нет, понимаете? Будто они не рисуют, а высказываются. Не картина, а фельетон – или рассказ в лучшем случае. Или наоборот, чистый концепт, такая многозначительность, а на самом деле – та же мода. Ощущение, что сначала они придумывают себе имидж, а потом под него подстраиваются. Я не прав? |