Онлайн книга «Уровень. Магия»
|
Она бы… Что? Она бы хотела любить его не только как Учителя, но и как мужчину. Возможно ли такое? Позволил бы он? Каково это было бы — сидеть с ним вечерами на крыльце? Думать о мире, о жизни, одновременно купаясь в счастье? Не слишком ли обширный запрос? Но ведь у пилона именно это и было попрошено, разве не так? Нет, не так. У пилона она попросила вторую половину, но не Майкла, хотя ведь хотела именно его. Марика сжала одновременно фарфоровую ручку и зубы. Не имела права выбирать за другого, поэтому пришлось ограничиться пространной формулировкой о счастье в личной жизни. Не загубила ли она тем самым возможность быть по-настоящему счастливой с тем, с кем хотела? Какой смысл теперь думать? Какой?! Надо забыть, привыкнуть к городской жизни, отпустить прошлое! Оставить, разжать ладони, отпустить вожжи. Нет Магии, нет Майкла. Есть Нордейл, эта квартира, есть картина и молчащее зеркало. Есть усталое тело, разбитая душа, работа, которую нужно делать. Есть вещи, к которым нужно привыкнуть. Марика отставила кружку прочь и пошла закрывать балконную дверь, по пути надеясь, что этой ночью ей не будут сниться сны. Ни плохие, ни хорошие — никакие. Пусть не терзают сердце. * * * Перед тем как сделать это, он попросил разрешение у Золотого леса. И заодно прощения. Объяснил — сбивчиво, путано, но искренне: этот подарок ей очень нужен. И ему нужен — другой не подойдет; Лес прошелестел одобрительно — так Майклу показалось, и теперь ценная вещь, завернутая в тряпицу и стиснутая с двух сторон кожаными перегородками, лежала в сумке. Осталось только прорвать кордон Изольды — задача сложная, но решаемая, если подойти с правильной стороны. — Почему именно ее адрес, Майки? — хмурила седые брови над очками бабка. — Я вообще ничей дать не могу — не имею права, — но удивляюсь, почему ЕЕ? Вот уж где стервочка. — Я должен передать ей важные документы. — Какие? — Бумагу на подпись о совершенном походе. — Ее не обязательно заполнять, ты же знаешь. — Вернуть потерянную варежку. — Это не ее варежка. Это моя варежка. — Сказать, что… — Майк… — Изольда перевела взгляд от экрана, на который смотрела, на стоящего у стола мужчину. — Ты мне врешь. И это удивительно. Ты вообще врал когда-нибудь? Кому-нибудь? Морэн комкал в руках найденную замусоленную варежку — жесткую от влаги и пересыхания, всю в разводах — и сжимал губы. Врал ли? Нет, он не мог такого припомнить. Но также не мог припомнить и ощущения, что стоит словно школьник перед вахтершей, которая не хочет вернуть ему куртку, — стыд и срам. — Изольда, мне нужен ее адрес. Сильно нужен. Очень. Администраторша долго и пристально вглядывалась в глаза, в их дно, в его душу. Неодобрительно кряхтела, громко дышала, возила кончиком карандаша по столу — думала. — Ладно, — сдалась в конце концов. — Ради тебя. Хоть и… — Хоть и что? Морэн хмурился и напряженно ждал, настроив память на мгновенное запоминание произнесенных букв и цифр. Ждал от Изольды адреса. — Хоть… Хоть и… Ну не мог ты выбрать кого-то другого?! — она с негодованием всплеснула руками. — Кого-нибудь повежливее, потактичнее, пообразованнее… — Не мог, — отрезал ровно, но предельно жестко. — Не мог. — Эх… — единственное, что произнесла администраторша с неподдельной грустью, прежде чем отложила карандаш и начала нажимать на кнопки. * * * День не задался с самого утра. Нет, скорее, с обеда, когда она вошла в кабинет к Альберту и принялась излагать ему суть нового проекта — великолепного, по ее мнению, проекта, изумительного, не имеющего аналогов в истории. — Вы только подумайте, такого никто и никогда не показывал на экранах телевизоров! Прорыв, совершенно новая информация, которая заставит людей думать. Думать о них самих, об их жизнях, о целях. Заставить пересматривать отношение к обыденным вещам, сменить приоритеты, заглянуть внутрь себя! Я уже набросала сценарий для первых двух передач, придумала вступления, даже набросала логотип для заставки, осталось только отдать дизайнерам… Директор долго молчал. Смотрел на разложенные перед ним листы, но не читал — по крайней мере, Марика не видела, чтобы его глаза скользили по строчкам; взгляд скорее тонул сквозь них, сквозь стол, сквозь бетонные этажи — расфокусированный взгляд, совсем не тот заинтересованный, которого она ожидала. В кабинете водворилась тишина. Липкая, вязкая, неодобрительная. — Ну пожалуйста, подумайте… — предприняла Марика еще одну попытку; голос сделался хриплым, просительным. — Такой проект может поднять рейтинг канала до невероятных высот. Этому нет аналогов. — Или опустить его до неприемлемо низких отметок. Вы едва ли понимаете, что предлагаете. — Я? Наоборот! Я очень хорошо понимаю… — Мы годами исследовали зрительские предпочтения: анализировали, собирали статистику, подбирали нужный ассортимент программ. И опросы ни разу не показали, что люди хотят задумываться и познавать себя. Опять же, неужели вы думаете, что все из того, что мы транслируем, не дает никому пищи для размышлений? Ничему не учит? — Нет, конечно же, учит… Альберт становился все жестче, как стремительно пересыхающая без влаги почва. — Да, возможно, мы немного пережевываем, размягчаем и размалываем, чтобы еда ложилась в рот легче, но то, что предлагаете вы, не проглотит никто! — Вы ошибаетесь! — Очень редко. — Дайте шанс… Всего лишь шанс! Запустите в эфир первую передачу и посмотрите на отклики. Если люди не примут, я отступлюсь… — Боюсь, что вам придется отступиться раньше. Альберт с видом подписываемого приговора сложил листы в стопку и отодвинул от себя. — Я бы тут не сидел, если бы по-дурацки рисковал каждый раз, когда мне представится шанс. Ее ногти впились в кулаки — с отодвигаемыми прочь листами он отодвигал в сторону ее мечту, ее первый по-настоящему важный и ценный проект. Ее вдохновение, позывы привнести в этот мир что-то прекрасное и нужное. Не мог рассмотреть пользы, гасил внутреннюю лампу — единственный источник внутреннего света. — Ну… хоть почитайте. Хоть подумайте, присмотритесь. Было видно: она начала ему надоедать. Как мошка, что кружит у лица: вроде бы жаль сразу отмахиваться и давить, но придется, если не перестанет лезть в глаза. — Я почитаю, хорошо. Это прозвучало без интонации и без эмоций; стало ясно: бумаги отправятся в мусорное ведро под столом, стоит ей покинуть этот кабинет. Всей стопкой. Будут сдвинуты туда с наслаждением и облегчением: уходи, мол, прилипчивая сценаристка, займись своей работой. К черту твои писульки. |