Книга Анна и французский поцелуй, страница 40 – Стефани Перкинс

Дождь барабанит в окна. Я протискиваюсь сквозь группу туристов и углубляюсь в секцию беллетристики. Не знаю, почему я ищу его, но ничего не могу с собой поделать. Я начинаю с конца. Кристи, Кэсер, Колдуэлл, Берроуз, Бронте, Берри, Болдуин, Остер, Остин. Эшли. Джеймс Эшли.

Стопка книг моего отца. Все шесть штук. Я вытаскиваю экземпляр «Инцидента» в твердом переплете и чувствую, как от знакомой картинки на обложке по коже бегут мурашки.

– Что это? – интересуется Сент-Клэр.

Я застываю на месте. Я даже не поняла, что он стоял возле меня.

Он берет книгу у меня из рук, и его глаза округляются. Сент-Клэр переворачивает книгу, мы видим фото моего улыбающегося папочки. Отец дочерна загорелый, а его зубы сияют неестественной белизной. На нем рубашка поло цвета лаванды, а волосы слегка развеваются на ветру.

Сент-Клэр приподнимает брови:

– Не вижу сходства. Он как-то уж слишком красив.

Я что-то нервно бормочу в ответ, и Сент-Клэр сжимает мою руку с книгой.

– Дела хуже, чем я думал. – Он смеется. – И всегда он такой?

– Да.

Сент-Клэр открывает книгу и читает аннотацию. Я в волнении наблюдаю за его лицом. Оно становится озадаченным. Потом парень вдруг останавливается и начинает читать сначала. Наконец он отрывает от книги глаза:

– Она о раке.

О, мой Бог!

– У этой женщины рак. Что с ней происходит?

Я пытаюсь сглотнуть.

– Мой отец – идиот. Я же говорила тебе, он полный придурок.

Мучительная пауза.

– У него неплохие продажи, не так ли?

Я киваю.

– И люди наслаждаются этим? Находят это увлекательным?

– Прости, Сент-Клэр.

Мои глаза наполняются слезами. Я никогда так сильно не ненавидела своего отца, как сейчас. Как он мог? Как он смеет делать деньги на чем-то столь ужасном? Сент-Клэр закрывает книгу и запихивает обратно на полку. Берет другую. «Выход». Роман о лейкемии. На обложке фото моего отца в классической рубашке, верхние пуговицы небрежно расстегнуты. Руки скрещены, но на лице та же глуповатая усмешка.

– Он ненормальный, – говорю я. – Абсолютно… безобразно… ненормальный.

Сент-Клэр фыркает, он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но видит, что я плачу.

– Нет, Анна, – смущенно бормочет он. – Анна, прости.

– Это ты извини. Тебе не стоило на такое смотреть.

Я выхватываю книгу и убираю на полку. Оттуда мгновенно вываливается стопка книг и приземляется на пол между нами. Мы опускаемся, чтобы поднять их, и сталкиваемся головами.

– Ой! – вскрикиваю я.

Сент-Клэр потирает лоб:

– С тобой порядок?

Я вырываю книги у него рук:

– Я нормально. В порядке.

Заталкиваю их обратно в шкаф и ухожу в дальний конец магазина, подальше от Сент-Клэра, подальше от моего отца. Но всего через несколько секунд Сент-Клэр вновь оказывается рядом.

– Это не твоя вина, – мягко говорит он. – Родителей не выбирают. Я знаю это, как никто, Анна.

– Я не хочу об этом говорить.

– Тогда хватит об этом. – Парень держит в руках сборник поэзии. Пабло Неруда. – Ты его читала?

Я качаю головой.

– Хорошо. Потому что я купил его для тебя.

– Что?

– Он входит в список по английскому на следующий семестр. Тебе бы и так пришлось его купить. Открой.

Я смущена, но вынуждена подчиниться. На первой странице стоит штамп «Шекспир и компания, нулевой километр Парижа».

Я изумленно моргаю:

– Нулевой километр? Это то же самое, что и нулевая точка? – Я вспоминаю нашу первую совместную прогулку по городу.

– Как в старые добрые времена, – улыбается Сент-Клэр. – Ладно, дождь прекратился. Пойдем отсюда.

Я молча иду по улице. Мы пересекаем тот же мост, что и в первый вечер – я опять по внешней стороне, Сент-Клэр по внутренней, – и он продолжает говорить за нас обоих.

– Я когда-нибудь упоминал, что ходил в школу в Америке?

– Что?! Нет.

– Правда, целый год. В восьмом классе. Это было ужасно.

– Восьмой класс для всех жуткий, – отвечаю я.

– Ну, для меня все было еще хуже. Мои родители только что разошлись, и мама вернулась в Калифорнию. Я не был там с раннего детства, но поехал с нею и попал в ужасную государственную школу…

– О, нет. Государственная школа.

Этьен толкает меня плечом:

– Дети были безжалостны. Они высмеяли меня с головы до ног: мой рост, акцент, манеру одеваться. Я поклялся, что никогда больше туда не вернусь.

– Но американкам нравится английский акцент, – бездумно выпаливаю я, а потом молюсь, чтобы он не заметил мой румянец.

Сент-Клэр берет гальку и бросает в реку:

– Только не в средней школе. Особенно когда мальчик им ростом по колено.

Я смеюсь.

– В общем, когда год закончился, родители нашли для меня новую школу. Я хотел вернуться в Лондон, к друзьям, но отец настоял на Париже, чтобы можно было приглядывать за мной. Так я попал в Американскую школу.

– И часто ты возвращаешься? В Лондон?

– Не так часто, как хотелось бы. В Англии живут мои друзья плюс бабушка и дедушка, родители моего отца, так что приходится делить каникулы между Лондоном…

– Твои бабушка и дедушка – англичане?

– Дедушка – да, а бабушка, – француженка. А мамины родители, естественно, американцы.

– Вау. Да ты и впрямь человек мира.

Сент-Клэр улыбается:

– Говорят, больше всего я похож на дедушку-англичанина, но это только по акценту.

– Не знаю. Мне кажется, от англичанина в тебе больше, чем от кого-то еще. И ты не просто говоришь как англичане, ты и внешне на них похож.

– Правда? – Сент-Клэр удивлен.

Я улыбаюсь:

– Ну да, все дело в нездоровой бледности. Я в хорошем смысле, – добавляю я, заметив его встревоженное лицо. – Честно.

– Ага, – косится на меня Сент-Клэр. – Не важно. Прошлым летом я был не в силах больше выносить отца и впервые провел все каникулы с мамой.

– И как все прошло? Могу поспорить, девчонки больше не дразнили тебя за акцент.

Сент-Клэр смеется:

– Нет, не дразнили. Но с ростом я ничего не могу поделать. Я навсегда останусь коротышкой.

– А я всегда буду такой же помешанной, как мой папаша. Все говорят, что я пошла в него. Он такой же аккуратист, как я.