Онлайн книга «Дикий пляж»
Вечером ходили слушать музыку. Позади Музея янтаря, в розарии, играл камерный оркестр. Отец музыку не любил, но на концерты ходил и пластинки покупал. «Культурный человек обязан…» Дальше у отца шел список «обязанностей»; классическая музыка стояла под номером три, после чтения художественной литературы и знания иностранного языка. Откуда у отца, родом из русско-татарской деревни на Урале, сложился этот список, отец, кажется, и сам не знал. Кстати, художественную литературу он почти не читал – только по специальности; а иностранный – английский – был у него в таком состоянии, что, когда он попытался помочь Алику с домашним заданием, как говорила потом мама, было неясно, кто кому объясняет. А вот Алик музыку любил; он и в музыкалку пошел по собственному (подчеркнуть) желанию и выбрал флейту. Устав иногда от линейных уравнений, ставил Баха или Генделя, «подвякивал» им на флейте. Но в этот вечер в розарии, под небом, музыка почему-то не слушалась. – Пап… – Что? – А для чего люди загорают раздетыми? – Считается полезно. – А ты так когда-нибудь загорал? – Не мешай слушать… Но лицо у отца было такое, словно он все еще продолжал разгадывать кроссворд – память у него была фотографической. – Когда уже мама приедет! – Алик попытался снова погрузить себя в музыку. В перерыве отец достал «Огонек» и быстро вписал разгаданные слова. Потом вдруг потерялся. Нашелся, когда уже начали второе отделение. Прошел, сел рядом. Ночью Алик не мог уснуть: одеяло горячее, горло болело. Перед глазами проплывали пляжные старухи. Отец тоже ворочался. Алик проснулся больным. – Перекупался. – Отец рылся в сумке, отыскивая аптечку. Алик хотел объяснить, что дело не в этом. Но промолчал, перевернулся на другой бок. Отец сказал, что пойдет в аптеку, и исчез. Вернулся после обеда. – Как ты тут без меня, старик? Вечером стало легче. Алик съел котлету и вышел во двор. Они снимали комнатку на улице с непроизносимым названием; во дворе – стол, георгины, хризантемки. Хозяйка – огромная, с голыми красными руками – что-то мыла. Отец обнял его за плечи: – Ну как, Аль, легче? Ну, что раскис… – Легче. – Пойдем поужинаем. Тут есть такие кафешки… Алик вдруг представил, как они заходят в кафе, садятся за столик, заказывают что-то вкусное – и заплакал. – Ну, ты что? – Отец наклонил к нему лицо. Алик заметил, что отец гладко выбрит, что было с ним не часто. Алик гулял по сосновому парку. Вспоминал Каунас – съездили туда вчера с отцом. Музей витражей, Музей чертей, готический Дом Перкунаса. «Вот бы в Ташкент такой домик», – говорил Алик. (Один раз они сбежали с урока и полезли на руины католического костела искать клад; руины, конечно, тоже были исторические, но не такие, как Дом Перкунаса; пахло мочой, и не было никакого клада.) Потом ездили смотреть Чюрлёниса: в списке отца, чем должен интересоваться культурный человек, живопись стояла под номером четыре. Отец ходил от картины к картине, отбывая перед каждой полуминутную повинность. Алику понравилось, как художник изображал замки, море и сосны. Теперь в парке за каждой сосной ему виделась древняя башня или колокольня. – Осточертело мне там всё. А бросить – как? Алик остановился. Голос отца. За той сосной. Отец сидел на земле. Две бутылки пива, рыба. Напротив полулежала женщина. На ней был спортивный костюм, но Алик ее сразу узнал. Старуха с дикого пляжа. – Что хотел, то и получил, – сказала она, еще не видя Алика. И отхлебнула из горлышка. Он слышал, как отец вошел, чиркнул молнией на куртке. Щелкнул включателем. Стащил джинсы, отпинал их куда-то. Затрещала раскладушка. Запахло потом, пивом, копченой рыбой. – Не спишь? – Сплю. – Это Вера… Вера Сергеевна. – Какая Вера Сергеевна? – Такая. Моя бывшая жена. Из Новосибирска. Тоже отдыхает здесь. Случайно встретились. Алик все еще лежал лицом вниз и дышал в подушку. – А ты знаешь, где я ее видел? – Знаю. Она сказала. Узнала тебя. Алик отлепил голову от подушки, сел: – Нет… Она же такая старая! – Одного со мной года. – Пятьдесят один? – На вот, помажься, от комаров купил. Прошлой ночью всего изгрызли. Что насупился? Да, когда женщин не любят, они начинают быстро стареть. Да и мужчины тоже… Алик втирал в себя жидкость от комаров. – Ноги смажь тоже, они ноги любят. – Пап… А наша мама в пятьдесят лет будет… другая? – Другая, – зевнул отец. – Если мы ее будем любить. – А если нет? Через три дня прилетела мама, веселая, подстриженная. Сходили в ресторан «Габия». Маме в Паланге все нравилось, особенно температура воздуха – после Ташкента. Ходила, всем интересовалась, фотографировала своим «Зенитом». «Я на минуточку!» – и исчезнет. Возвращалась или сфотографировав что-то, или с покупками. Сразу купила темные очки, янтарные бусы и шлепки с бабочкой. – А это дорога куда? – поинтересовалась, когда шли купаться. – На дикий женский пляж, – ответил отец. – Дикий? В каком смысле? Отец объяснил. Алик разглядывал песок под ногами. – Обалдеть… И что, разрешают? – Мама, идем… – потянул Алик. – Я на минуточку! Остались вдвоем с отцом. Отец хмуро листал очередной «Огонек», Алик пинал песок. «Минуточка» все не кончалась, Алик уже уперся носком в твердую серую землю. Мама исчезла, растворилась в этом диком пляже, осталась там навечно… – Какой ужас! – Она шла обратно, весело размахивая пакетом. – Я-то думала… А это свиноферма какая-то! Алик обнял ее. С ее халата еще не выветрился ташкентский запах – запах их дома, пыли и абрикосового варенья. На море с мамой удалось сходить раза три – погода испортилась. Стало холодно; хозяйские георгины раскачивались под дождем. Мама вначале восхищалась и фотографировала мокрые клумбы, потом заскучала. А Алик любил дождь. Натягивал свитер, брал зонт и шел гулять. Шел мимо огромного красного костела, где, пересиливая шум ливня, гудел орган. Мимо старых лип, с которых опадали зеленые вишенки соцветий. К морю – любил бродить по песку, слушать волны. На пляжах никого не было, только он и вода, кусты и сосны. Он зашел и на дикий пляж. Никого. Волны шлепались и ползли по песку. Алик мысленно достал флейту. Почувствовав взгляд, обернулся. Она стояла, в своем страшном спортивном костюме, под зонтом. |