Онлайн книга «Антикварщики»
|
Наконец Пельменю надоел свой районный центр на десять тысяч жителей, где его знает каждая собака, где постоянно стоит над душой участковый и где не предашься спокойно любимому занятию – уличным грабежам. Однажды он собрал вещички и укатил к корешам в Ленинград. В великом городе на Неве он смог сполна отдаться своей страсти. Ночной город. Большой ночной город. Огромный ночной город с миллионами людей и тысячами темных закоулков. Мечта гоп-стопника. Заполненный дичью лес для голодного волка. «Подождите», – слышит возвращающийся из гостей под хорошей мухой гражданин голос сзади. Оборачивается и тут же получает сокрушительный удар в челюсть. Пока он отдыхает на асфальте, его карманы подвергаются тщательному очищению. Грабить легче всего пьяных. Пьяный – находка для грабителя. Чем пьянее, тем лучше. Сопротивление оказать не может. В милицию если добредет, то сразу все не объяснит. Да и у милиции отношение к нему – пьяный, значит, бесправный. Пельмень усвоил эти истины на «отлично». И продолжал совершенствовать мастерство. Стал не просто провожать жертву до темного переулка, а научился завлекать в западню. У него появились помощницы. Гражданин все под той же хорошей мухой идет домой. Видит двух симпатичных молоденьких девчонок, призывно улыбающихся и подмигивающих ему. «Не хочешь, папаша?» – следует откровенный вопрос. Папаша хочет. Ныряет за девахами в темный дворик. И получает там совсем не то, на что рассчитывает, – тот же самый коронный удар в челюсть. Пельмень принялся за обучение молодого поколения. Сперва стал брать на дело своих корешей. А потом и окрестную шпану. Правда, ни у кого не получалось дело так споро, как у него. Коронный выключающий удар – не каждому подобное дано, так что работу Пельменя выполняли три человека. Но с таким же эффектом. Карманы пылесосились чисто. После того как Пельмень признался следователю в девяносто двух уличных грабежах и разбоях, милиция еще три года отлавливала группы его учеников, у которых тоже появились свои ученики. После второго суда жизнь Пельменя не отличалась разнообразием. Он выходил на свободу. Грабил. Снова отправлялся на зону. Снова выходил. На воле пьянствовал с папашей и братом, дрался с ними, гоняли все вместе мамашу по дому. Жить в последние годы становилось куда легче. Перестал стоять над душой участковый, ныть о трудоустройстве и ответственности за хулиганство. Свободная страна: хочу работаю, а хочу гоп-стопничаю. Еще когда Пельмень решился на ленинградскую гастроль, он понял простую истину – заниматься преступным промыслом лучше не там, где живешь. Предпочтительнее другой район. А еще лучше – другая область. О других странах тогда никто не мечтал, но со временем добрался Пельмень до Польши. Чем он занимался в последнее время, милиции неизвестно. Доходили слухи, что разбоями по заказам – прибивался к разным группам. Вроде бы даже висит на нем труп. Больших денег Пельмень, похоже, не имел. Те, что имел, прогуливал и пропивал в кабаках. Однажды купил машину, правда, через неделю разбил ее и больше к собственным колесам не стремился. Дома бывал все меньше. Перебрался в город, где у него была любовь – Катька Соловьева. На квартиру к ней на улице Космонавтов он и привел нашу наружку. Надежда, что потом он встретится со своими подельниками, не оправдалась. Пельмень отправился на междугородний переговорный пункт. Кому он звонил – засечь не удалось. По обрывкам фраз, доносящихся из кабины, стало понятно, что беседа касается наших дел. После этого он пришел ко мне в номер с часами и получил деньги. Отсчитывал я ему пятидесятидолларовые купюры чуть ли не со слезами на глазах. Я бы с удовольствием вручил ему фальшивые, благо этого добра у нас в отделе завались – накрыли целую фабрику. Но нельзя. Все должно быть честно. Еще несколько лет назад на подобную операцию я бы и ста долларов не получил. Сейчас можно рассчитывать и на гораздо более серьезную, чем две с половиной тысячи «зеленых», сумму. И тысячу бумажек еще напишешь, потому что такие суммы даются из графы на оперрасходы только с визы заместителя министра внутренних дел Российской Федерации. И при условии, что они вернутся обратно с отличным результатом. Победителей не судят. А если провалимся? Такой скандал, такие разборки, что небеса содрогнутся. Я погладил часы. Хорошая вещь. С золотой цепочкой. Так и просится на мой фрак. Только фрака у меня нет. Не будет и таких часов. Я спрятал часы в «дипломат», поставил его в шкаф, сел в кресло против Пельменя и спросил: – Где хозяин твой? – Гы. – Что – гы? – Встретится он с тобой, не мандруй. Только ты того… – Чего того? – Про часики и медальон не брякни ему. А то не сведу. Новое что-то. Интересный поворот. Похоже, босс Пельменя понятия не имеет об этих вещах. – Договорились. – Клянешься? – Падлой буду. – Гы… Ты смотри, в поряде. – Сказал же. Слово – железо. – Позвоню тебе. Как там поют – жди меня, и я возвращусь. – Вернусь. – Гы… * * * Сроду столько не ходил по кабакам, как сейчас. На протокольном языке это называется так: «праздно проводил время». Еще можно добавить – за государственный счет. Но я не виноват, что кабак – любимое место обитания и времяпрепровождения преступного элемента. Для меня он – рабочее пространство. Как для водолаза – морская пучина. И я согласен стоять на таком нелегком боевом посту, пока у МВД деньги не кончатся. Пельмень назначил мне встречу в ресторане «Тополь» в центре города, клятвенно заверив, что хозяин придет. И вот я битый час сижу за столиком, слушаю оркестр, любуюсь на пляски ресторанного люда. – По одной? – деловито осведомился Пельмень. «Одна» была уже седьмой по счету. Графинчик с коньяком пустел, а Пельмень по закону сообщающихся сосудов, наоборот, набирался. Что за удовольствие поить и кормить его за счет налогоплательщиков? От государства ему может быть только один рацион – положенная по нормам пайка в зоне. А здесь, пожалуйста – коньяк, жульен, дичь. Ничего, Пельмень, я тебе каждый кусочек припомню. Настанет время. – Я грю – по одной? – повторил Пельмень – его язык заплетался. – А не перебор? – Гы… Он поднял рюмку и тут же опрокинул в свою глотку. Я понюхал коньяк и отставил рюмку. «Стюардесса по имени Жанна», – наяривал оркестр и пела высоким голосом пышнотелая, в платье с блестками певица эту старую песню, которая по возрасту уже больше относится к фольклору, а не к эстраде. – Сколько еще ждать? – спросил я. – Гы… Не мандруй. Скоро. За приставленными друг к другу соседними столиками справляла день рождения компания, состоящая из нескольких лиц мужского пола, как пишется в сводках, «кавказской народности» и нескольких лиц женского пола русской народности. Интернационализм крепился там на деле, сближение «народностей» приближалось к интиму, одна шаловливая рука ползла под юбку, другая скользила по груди. |