Книга Похититель звезд, страница 26 – Валерия Вербинина

– Я не до конца понимаю вашу мысль, – признался Нередин.

– Все очень просто, – объяснила Амалия. – Если вы присваиваете себе чужое имя, оно должно что-то значить. Допустим, вы говорите, что вы Людовик XVII, и на этом основании начинаете вымогать деньги у лжеродственников [13] . Или придумываете себе пышный титул, чтобы ослепить окружающих. Но какой смысл называться именем незаконной дочери маркиза, которая умерла много лет назад и даже если бы выжила, по возрасту никак не могла быть мадам Карнавале? Странно, и даже более того – нелогично.

– А может быть, имело место совпадение? – предположил поэт. – То есть мадам Карнавале – самозванка и она просто взяла первое попавшееся имя, которое пришло ей в голову, так что все совпадения случайны?

– Да, но чтобы совпали имя, фамилия и город… Слишком много случайностей, – возразила Амалия. – Нет, тут явно что-то другое. К примеру, кто-то увидел имя на могильной плите, оно ему запомнилось, и впоследствии он его использовал.

– Думаете, именно та женщина, которую мы знали как мадам Карнавале?

– Вряд ли, – сухо ответила его собеседница. – Видите ли, Алексей Иванович, современные люди очень суеверны. Они всячески скрывают это, но тем не менее таковы факты. Чтобы взять имя с чужой могилы, надо обладать очень независимым характером. Да и потом, к чему подобные проблемы, когда имя можно и в самом деле придумать? Не понимаю я, честно говоря.

– И что вы намерены теперь предпринять?

– Niente [14] , – отозвалась молодая женщина. – Самое главное мы уже узнали: кем бы ни являлась наша милая старушка, Анн-Мари Карнавале она точно не была. А кем она была на самом деле, еще предстоит установить… Идемте, Алексей Иванович.

Они сели в фиакр, который повез их по направлению к Ницце. В пути Амалия от нечего делать стала рассматривать второй том Лакло и Стерна, которые ей навязал букинист.

– Должна признаться, Алексей Иванович, я питаю слабость к «Опасным связям». Во многом поразительная книга, начиная с того, что это единственный роман автора, который написал его, когда ему уже было за сорок. Конечно, конец значительно слабее остального, потому что ясно, что без ужасной болезни или какой-нибудь такой же надуманной чепухи покарать маркизу де Мертей невозможно. Более того, я уверена, что после она могла стать еще опаснее, чем раньше.

– У меня создалось впечатление, – сказал поэт, радуясь, что разговор от странного расследования перешел на более близкие ему литературные материи, – что автор собирался написать продолжение, но по каким-то причинам передумал.

– О, причины эти не составляют тайны, – пожала плечами Амалия. – Оригинальную книгу, такую, как «Опасные связи», написать нелегко, но написать оригинальное продолжение практически невозможно. Хотя не скрою, мне интересно было бы прочесть продолжение, в котором схлестнулись бы коварная маркиза и простодушная Сесиль. Всю вторую книгу последняя казалась бы такой же неисправимой простушкой, а в конце обошла бы маркизу по всем статьям и получилась ее достойной преемницей… Но Лакло ничего такого не написал. А жаль.

Поэт слушал милую болтовню своей спутницы и отдыхал душой. Фиакр катил по дороге, обсаженной апельсиновыми деревьями. Воздух был чист и прозрачен, и в небе не видно ни облачка. «И почему я не догадался приехать сюда раньше? – размышлял Нередин. – Сколько стихов я мог бы здесь написать… Не говоря уже о том, что, если бы я раньше занялся своей болезнью, сейчас у меня было бы больше шансов выжить! И еще я мог бы раньше встретиться с ней…»

– Вы, конечно, читали «Трех мушкетеров», – продолжала Амалия, – и могли заметить, что миледи – прямой потомок нашей маркизы. Обожаю литературные родословные, порой так забавно бывает подмечать, какой герой на самом деле от какого произошел. Вот Евгений Онегин, к примеру, – это недо-Вальмон, если вам угодно. И еще о Дюма: по-моему, единственная ошибка, которую автор допустил в своем бессмертном романе, заключается в том, что он заставил благородных мушкетеров убить женщину. Какая бы она ни была, все равно нехорошо, некрасиво и недостойно их. Особенно Атоса, который все-таки был ее мужем.

Алексей улыбнулся.

– Ну, в жизни множество мужей были бы не прочь избавиться от жен, – шутливо заметил он. – И потом, гибель миледи дает толчок всей линии мести в продолжении истории о мушкетерах, помните? А это едва ли не самые сильные сцены в романе.

– Может быть, – рассеянно произнесла Амалия. – Жаль только, что второй том Лакло, который нам продал всезнающий лавочник, мне вряд ли пригодится. У меня дома есть два издания получше, и с иллюстрациями им больше повезло. Что касается Стерна… – Баронесса со вздохом поглядела на следы мышиных зубов на переплете. – Он тоже никуда не годится. Вам нравится Стерн?

– Пушкин очень его ценил, – заметил Нередин, – и я тоже.

Фраза получилась неудачной и излишне хвастливой. Поэт хотел лишь сказать, что познакомился со Стерном, прочитав отзывы о нем Александра Сергеевича, и оценил его так же высоко. Но Амалия, похоже, ничего не заметила.

– Восхитительный писатель, – сказала она. – Вы знаете, мне всегда безумно жаль книги, которые пострадали по вине людей. Ведь роман замечательный, но предыдущие владельцы… – Она перевернула наугад несколько страниц – и осеклась.

– Что там такое, Амалия Константиновна? – спросил Алексей с любопытством.

– Ничего. Почти ничего.

Но тон баронессы говорил об обратном.

Поглядев поверх ее плеча, Нередин увидел на странице несколько однотипных надписей пером – повторялось чье-то имя. Часть надписей была перечеркнута, и сверху, очевидно, было что-то приписано, но что именно, понять было невозможно из-за оторванного угла страницы. Алексей поглядел на застывшее лицо Амалии. Он ничего не понимал.

– Это имеет какое-то отношение к нашему делу? – отважился он спросить.

– Абсолютно никакого, – твердо ответила Амалия. – Не имеет и не может иметь. Но как странно… – Она посмотрела на дату римскими цифрами на титульной странице. – Нет, все-таки странно. Почему такая подпись? И почему она зачеркнута?

Алексей взял книгу из ее рук. Великолепного качества плотная бумага почти не пожелтела от времени и не покрылась коричневыми пятнышками, хотя из даты – M.DCC.LXXXX – следовало, что книга издана почти сто лет назад, в 1790 году. Несколько иллюстраций были вырваны, кто-то там и сям зачем-то оторвал верхние части страниц. На середине книги, где глава, как водится, начиналась с нечетной страницы, предыдущая оказалась ничем не занята, и на белом пространстве кто-то оставил свою подпись, причем не один раз.