Онлайн книга «Свидетелей не оставлять»
|
Насрулле и Магомеду повезло. Они по делам уехали в Махачкалу. Азиз же с земляками поймал на крючок наивного, глупого, с круглыми глазами, мечтающего о русской женщине англичанина. Ему подставили самую красивую девчонку, и он разомлел. Подставили ему и свое «такси». В условленном месте «жигуль» с Азизом и четырьмя земляками прижал «такси» к обочине. В кармане туриста оказалось три тысячи долларов… И тут откуда ни возьмись нагрянули две муровские машины. Оказалось, оперативники пасли бригаду уже несколько дней и ждали удобного случая, чтобы взять ее с поличным. Азиз попытался оторваться. После четверть-часовой гонки их настигли на территории кладбища и изрешетили «Жигули» из автомата «Кипарис» и трех «макаровых». Азиз погиб. Двух земляков ранили. Еще пятерых арестовали на следующий день. И всех осудили. Магомеду же с Насруллой пришлось уезжать из Первопрестольной. Два года назад позиции кавказцев, в основном чеченцев и дагестанцев, здесь были очень крепки, и братья дело себе нашли. Правда, от фокусов с клофелином и разбоев пришлось отказаться. Город поменьше Москвы, все на виду, такие номера здесь не пройдут – моментом засыпешься. Но без этого можно обойтись. Курочки, которых удалось привлечь, несли золотые яйца, точнее – зеленые доллары. Правда, постоянно требовался новый приток кадров, и этот вопрос волновал Насруллу. Вон Люська вскрыла себе вены и теперь лежит в психушке, куда отправляют всех неудачных самоубийц. Роза Серпилина «ушла на пенсию», для проститутки тридцать четыре года – это предел, дальше поток долларов резко сокращается. Наташа Крученых уехала в неизвестном направлении и приказала родственникам посылать Насруллу куда подальше, если он задумает разузнать ее новый адрес. А Полина Головлева вообще подалась в богородичный центр, теперь не пьет, не курит, читает молитвы, и говорить с ней о чем-то совершенно бесполезно. Правда, полно «сосок» по четырнадцать лет, готовых за небольшие деньги делать что угодно, но Насрулла по опыту знал, что с этими дурочками лучше не связываться – никогда не знаешь, какой фортель они выкинут. Да и спросом больше пользуются такие женщины, как Карина. Поэтому Насрулла и пытался зарекрутировать ее, не говоря уж о том, что ему до боли хотелось затащить ее «на сеновал». – Карина, разрешите мне пригласить вас на ужин в ресторан, – сказал Насрулла. – Поговорим. Может, работу предложу. – Ох, ей твоя работа… – ударила его по плечу ладошкой Нина. – У нее богатый мужик есть. – Кто такой? – Семен Глинский, – буркнула Таня, уже осушившая бокал с порцией виски и заказавшая очередной. – Э… – Насрулла щелкнул пальцами и поморщился. – Вспомнил. Глен… Это разве мужчина с деньгами? – Ну уж не меньше денег, чем у тебя, – обиженно возразила Карина. Покровительственный тон Насруллы задевал ее. – Ха, не меньше. – Он у нее крутой, – сказала Нина. – Крутой, – усмехнулся еще ехиднее Насрулла. – Небось дает по пятьдесят рублей на завтраки. – Да уж. – Карина продемонстрировала лежащие в сумочке несколько стодолларовых бумажек и вызывающе произнесла: – Между прочим, на мелкие расходы. Пять сотен каждую неделю. Не считая покупок. Она немножко приврала, но ей было приятно видеть, как вытянулось лицо у Насруллы. Дагестанец сразу поскучнел. Задумчиво продолжая гладить колено Нины, он о чем-то думал. Потом сказал: – Зря ты лежишь под ним. Его не очень уважают. Он пустой. – Я, пожалуй, пошла. – Ох, обиделась. Посиди лучше, поговорим, выпьем вина. – Не хочу пить. – Ну и не надо. Вскоре разошлись на работу и девочки, и братья остались за столом одни. – Ты правда слышал о ее трахальщике? – Магомед сделал несколько глотков водки. – Слышал. Он работал с Медведем и узбеками. Потом они отказались от него, и он сейчас один. – Насрулла, а может, поднаехать на него? – Зачем? – Как зачем? Деньги пусть дает. «Ниссан» хочу покупать. – А он тут при чем? – Жить хочет – пусть дает. – Магомед, это не наш хлеб. – У него много денег. Зарабатывает. Вор, наверное. Пусть платит. «Ниссан» хочу. – Ну да. А какой повод? Просто прийти и сказать – давай деньги, Магомед «Ниссан» хочет? – Повод надо искать. …Глен пришел домой в полдесятого, очень хмурый. Взгляд его был рассеянный. Сначала Карина подумала, что он наелся наркотиков, но она знала, что он их не употребляет. – Здравствуй, Семочка. – А, старуха, ты еще жива? – То есть? – Я волновался, понимаешь. Думал – жива ты или нет. Ведь человек хрупок. Вот он движется, дышит, трепется, говорит всякую ерунду. И вдруг его как выключили. Вырубили ток. И нет человека. Обратно уже не включишь. – У тебя что, неприятности? – Наоборот. У меня все прекрасно. – И где ты был? – У Брендюгина. – Как он? – Тоже был. – Что ты имеешь в виду? – Очень просто. Я выключил ему ток. Убил. – Что?! – Чашка с кофе, которую держала в руках Карина, накренилась, и черная жидкость потекла на светло-зеленый халат. – В нем стало на восемь дырок больше. В такого бугая пришлось выпустить весь магазин. – Ты врешь. – Да? – Он подошел к ней и взял за волосы. – А ведь я его правда пришил. И других пришил. А что? – Он засмеялся. – И тебя пришью – рука не дрогнет. – Семен! – Не бойся, еще поживешь. Ты что, мне не веришь? Первым я деда одного уделал… До двух часов ночи он с подъемом рассказывал ей о своих подвигах. Карина сидела ни жива ни мертва. – В случае чего и тебя грохну, рука не дрогнет. Чего, заложишь меня, да? Не заложишь. Все равно достану. Так что живи пока моей милостью. Он заснул. Карина же так и не смогла заснуть этой ночью. Вновь вернулась к ней мысль – неплохо бы отправить своего рыцаря на небеса. Она не знала, что есть немало людей, желающих смерти Глену. Она пошла на кухню, вынула острый столовый нож сантиметров тридцати, подержала его в руке, сжав изо всей силы. Потом сделала шаг в сторону комнаты, где спал Глен. Остановилась и положила нож на место… * * * Гусявину нравилось в больнице. Тихо, спокойно, никакой нервотрепки. В чистоте, белых халатах, обходах вежливых интеллигентных врачей ему виделось нечто возвышенное. Ощущаешь себя не просто Сявым, потрепанным жизнью и женщинами мужчиной, а человеком на больничной койке, от которой, может, шаг до смертного одра… Грустное и немного трагичное чувство, особенно приятное оттого, что знаешь – болезнь пустяковая и до гробовой доски еще очень далеко. Болеть приятно, когда не болен, – старая истина. Хорошо, когда за несколько долларей выбил себе отдельную палату, вокруг тебя крутится персонал, молоденькие медсестры виляют задом и некоторым из них вполне можно залезть за вырез белоснежного халата. Хорошо, когда Галя каждый день приносит еду и сокрушается по поводу его болезни, которую воспринимает просто трагически. Он не переубеждает ее. Но самое сладостное, что здесь нет Глена, нет ужаса, который пробегает ледяной волной по телу при словах: «Завтра на дело…» Единственно, что плохо, – все это благополучие может рухнуть в один миг. |