Онлайн книга «Девушка с синими гортензиями»
|
– Да? Актриса заколебалась, помолчала. Наконец снова заговорила: – Не выношу сплетен, но это вовсе не сплетня, я слышала ее слова своими ушами. Словом, как-то раз, когда Ева выпила немного больше, чем нужно, она кое о чем обмолвилась. Я тогда не приняла ту фразу всерьез, а теперь думаю, что, может быть, Ларжильер не просто так ушла в монастырь. – Что именно сказала Ева? – терпеливо спросил Видаль. – Что однажды убила человека, – проговорила актриса, волнуясь. – Мы беседовали о романе, где герой, убив, испытывает угрызения совести и прочее. А Ева сказала мне, что это чепуха. Мол, убив, просто оставляешь все случившееся в прошлом и идешь по жизни дальше. Я тогда решила, что она слишком много выпила, да и она, когда протрезвела, больше никогда на эту тему не заговаривала. Видаль покосился на Амалию и в тот миг был готов биться об заклад: его спутница думает о том же, что и он. Ну и ну! Становится все интереснее и интереснее… Любопытно, это правда или нет? И тут Видаль вспомнил, что в Париже Ева сразу же начала с главной роли, заменив неожиданно умершую актрису. Неужели… Выйдя из театра на бульвар Капуцинок, журналист горячо сжал баронессе руку, сопроводив жест словами: – Должен признаться, я недооценил вашу систему. Однако благодаря ей мы узнаем такие сногсшибательные вещи… Амалия слегка поморщилась, услышав определение «сногсшибательный». – В сущности, пока мы не узнали ничего особенного, за исключением того, что все свидетели что-то недоговаривают или даже кое-где привирают, – сказала она. – Но это было ясно еще до того, как мы взялись за дело. И самое скверное то, что у Евы фактически нет алиби на время убийства, если оно действительно имело место. – Я тоже обратил внимание, – кивнул Видаль. – Допустим, что в пылу ссоры Шарль Морис сказал ей, что она ему надоела и ему гораздо больше нравится Лантельм. После чего он уходит к себе, а Ева, воспользовавшись тем, что на палубе никого нет, идет к Лантельм и выталкивает ее в окно. После чего каким-то образом создает иллюзию запертой изнутри двери и возвращается к себе. – Иллюзию? – А почему бы и нет? Да, дверь была заперта. Да, ключ находился в замке со стороны комнаты. Но это не значит, что дверь была заперта изнутри. Есть масса способов создать видимость замкнутого пространства. Вы понимаете, что я имею в виду? Но пока у нас нет возможности осмотреть «Любимую», мы можем только строить теории. Пока нам известно только, что у Евы Ларжильер нет алиби, зато имеется очень веский мотив. Видаль нахмурился. – Возможно, когда Ева увидела тело, ее замучили угрызения совести, и актриса пыталась покончить с собой, выбросившись в то самое окно, – внезапно сказал он. – Только Шарль Морис вошел вовремя и помешал ей сделать это. А теперь, когда время прошло, Ева уже не хочет умирать и поэтому всячески поддерживает общепринятую версию, согласно которой Лантельм убил ее муж. – Видите, как интересно выходит, – усмехнулась Амалия. – И интереснее всего, что, пока мы строим версии, свидетели начали исчезать… К тому же, возможно, за нами вдобавок кто-то следит. – Баронесса вздохнула. – Кто у нас остался из свидетелей? Шарль Морис, Раймон Обри… – Бывший капитан находится где-то в колониях. Шарль Морис должен быть в Париже. – Жюли Прео, ныне графиня де Сертан… – Она с мужем живет то в парижской квартире, то в замке недалеко от Парижа. Но граф, судя по всему, не настроен нас к ней подпускать. – А что насчет старого драматурга, Анри Невера? – Я не нашел о нем сведений. Скорее всего, он уже умер. У Леопольда Эттингера чахотка. Несколько месяцев назад он уехал к себе в Бельгию. – Остаются только актер, доктор Морнан и мать матроса Шавийара, которая живет в Версале, – проворчала Амалия. – Все ясно. Едем к Шарлю Морису, а потом к доктору. Однако им не повезло. Горничная в доме Шарля Мориса сказала им, что месье уехал в Лондон, договариваться насчет гастролей. А доктор Морнан, как оказалось, вместе с семьей отбыл на отдых в Довилль. – Будем искать мать Шавийара? – осведомился Видаль. – Нет, – буркнула Амалия, – уже поздно, а нам еще надо собрать вещи. На сегодня хватит. Назавтра с утренним экспрессом они отправились в Бордо. Видаль захватил с собой свои бумаги и, хмурясь, просматривал их. – Чем вы заняты? – спросила его баронесса. – Пытаюсь понять, почему должны были погибнуть именно Тенар и Буайе, – проворчал Видаль. – Вы же сами утверждали, что во всем должен быть смысл. Но между этими двумя людьми нет ничего общего, кроме того, что они находились на «Любимой» в одно и то же время. – Вчера я связалась с комиссаром Папийоном и попросила его помочь нам, – сообщила Амалия. – У комиссара большие связи, а мне во что бы то ни стало надо взглянуть на фото и пленки, которые Буайе сделал на яхте. – Но его любовница сказала, что их не существует. – Нет, она сказала, что ей о них ничего не известно. Это разные вещи, Пьер! Наконец путешественники прибыли в Бордо. Рулевой Ален Жерфо оказался загорелым моряком с обветренной кожей и огромными руками. Недоверчиво щурясь, он выслушал рассказ Видаля о том, что тот готовит статью о деле Лантельм, и медленно, основательно, от начала до конца прочитал подписи в удостоверении. – Что, собственно, вы хотите знать? – буркнул он, возвращая документ репортеру. – О том деле все уже давно забыли. – Мы хотим знать правду. – Видаль подсел поближе и проникновенно уставился прямо в глаза моряку. Репортер отлично знал, что с такими замкнутыми, недоверчивыми людьми лучше всего срабатывают самые простые трюки. – Правду, и ничего, кроме правды. Вы были на «Любимой», плыли на ней почти месяц с хозяевами и их гостями, вы наверняка многое видели и многое можете рассказать. Опасаться вам нечего: Жозеф Рейнольдс давно умер, а его наследникам абсолютно все равно, был он убийцей или нет. Так что, Ален? Кто на самом деле убил мадемуазель Лантельм? – Э, сударь, – усмехнулся Жерфо, – если вы хотите знать правду, то… Там было не так просто. Все, конечно, поверили, что бедную мадемуазель ухлопал ее муж. Только… – Только – что? – Только следствию далеко не все известно. А на суде я об этом упоминать не стал. Мне бы все равно не поверили. – Не поверили бы чему, Ален? Жерфо вздохнул и молча уставился в окно. У журналиста прямо руки чесались, так хотелось схватить тугодума за горло и вытрясти из него то, что ему было известно. Но Видаль сумел-таки преодолеть соблазн. – Видите ли, мсье, – сказал Жерфо наконец, – на яхте находились не только мы и гости. Там был еще один человек. Посторонний. И он от всех прятался. Вы понимаете, что я имею в виду? |