Книга Тревожная осень, страница 46 – Андрей Дымов

«Да пойми ты, – вдруг напомнил ему о себе внутренний голос, – нельзя тебе ни с кем разговаривать в состоянии медикаментозного сна. Все, проехали!»

И тут Андрей Семенович понял, что внезапное желание кому-нибудь позвонить есть не что иное, как попытка вопреки обстоятельствам продолжить повседневную жизнь.

«Так, надо с этим заканчивать», – злясь на самого себя, подумал он и нечеловеческим усилием растянул губы в подобострастной улыбке:

– Простите, фрейлейн Даниела. Извините меня, если можете. Никуда звонить я, конечно, не буду. Я схватился за телефонную трубку, чтобы как можно дольше любоваться вашей красотой, которая достойна кисти великих мастеров. Поехали, и еще раз извините.

«Как быстро меняется выражение ее лица, – размышлял Андрей Семенович, медленно плывя по коридору на своем ложе и изо всех сил стараясь не думать, пройдет ли он еще когда-нибудь здесь своими ногами. – Минуту назад была мегера мегерой, а сейчас сияет, хоть на обложку глянцевого журнала», – мелькнуло в голове Дымова, и он заснул.

Когда очнулся, увидел, что лежит на столе. Поза была неудобной, и он попытался привстать. Не получилось.

«Чертово снотворное, – подумал он, – валит с ног не хуже стакана водки.

Помогите мне», – закричал он, но из горла вырвались какие-то унизительные кряхтящие звуки. Услышав их, над ним захлопотал бородатый мужик в зеленой униформе, и Дымов опять провалился в сон.

Очнувшись, он долго не мог понять, где находится. Минуть пять, пока мозг просыпался, Андрей Семенович лихорадочно пытался вспомнить, с кем он вчера так надрался, что находится в отключке даже на следующее утро. Повертел с трудом двигающейся шеей: комната, мало похожая на гостиничный номер, в которых ему часто приходилось ночевать. Странное приглушенное освещение. Так, а на чем он лежит? Это какой-то подвешенный к потолку гамак, а не кровать. И рядом висит еще один такой же, и в нем лежит мужчина. Сосед начал вдруг скорострельно пукать. Дымов засунул руку под одеяло. Что за трубка торчит из его стратегически важного органа?! Господи, да ведь это палата реанимации. А трубка – катетер, из которого лениво течет моча, смешанная с кровью. Значит, операция прошла! Андрей Семенович окончательно проснулся. Нужно срочно позвонить жене. Где, черт возьми, телефон, обещанный фрау Кирштенмайер? И он попытался кого-нибудь позвать.

«Помогите мне», – крикнул он, но это был не крик. Пересохшее горло явно не было приспособлено для нормальной речи. Что же делать? Вставать опасно: еще оторвешь трубку вместе с важнейшим мужским органом. Нет уж! Лучше попытаться чуть-чуть смочить горло слюной. Может, тогда получится закричать.

Вдруг, словно услышав его глухое сипение, в палату вошел Жизнев. Его сопровождали незнакомые Дымову врач и медсестра.

– Ну как вы, Андрей Семенович, проснулись? – спросил Жизнев, подойдя к кровати. – А то я пришел вас будить. Пора просыпаться. Кстати, хочу сказать, что вы попали в правильное место. Во время операции возникла сложная ситуация, и старший врач применил штуку, которая меня потрясла. Поверьте, это было нечто! За свою жизнь я присутствовал, наверное, на пятистах подобных операциях, не меньше, но такого не видел. Так что все в порядке. Вы – молодец, и все позади.

– Какой сейчас день и сколько времени? – спросил Андрей Семенович.

– Утро субботы, дорогой, начало восьмого. Вы проспали часов двадцать. Не волнуйтесь, вашей жене я позвонил. А если хотите, можете сами ей позвонить прямо сейчас.

– Конечно, хочу, только, если можно, глоток воды, чтобы не скрипеть по телефону.

– Да сколько угодно. Сейчас организуем.

После стакана воды голос стал получше, и Андрей Семенович позвонил домой:

– Заинька, уже все в порядке. Меня сейчас, вернее, часа через три, когда придут врачи, выпишут, и мы с Александром Владимировичем уедем в гостиницу. А там перекусим и, может быть, в театр на оперетту сходим, – самозабвенно врал он.

На просьбу жены побыть хотя бы до понедельника в больнице, он важно ответил, что тут здоровых людей в больницах не держат. Однако он поговорит с врачом и только ради нее, может быть, на несколько дней и останется в больнице. Он поговорил о чем-то с дочкой, но усталость и желание спать сказывались все больше. Надо было прощаться:

– Пока, позвоню позже.

Он отдал трубку медсестре.

– Пока не засыпайте, – попросил Жизнев. – Сейчас вы должны что-нибудь съесть и выпить стакан чая. Фрау Кирштенмайер распорядилась, чтобы вам заварили не из пакетика, а в чайнике, как вы любите.

– Я боготворю эту женщину, – мгновенно оживился Андрей Семенович.

Перспектива выпить настоящего чая придала ему сил.

– Потом вы поспите, а часа в четыре мы со старшим врачом вас разбудим и, если все будет нормально, отвезем в палату. Дальше нужно будет поправляться и лететь домой. Принимается?

– Я двумя руками «за», но есть одно «но». Есть не могу. Гадкое какое-то ощущение во рту. И потом, я никогда не ем немытым, а в ванную меня сейчас вряд ли пустят. Так что…

Жизнев нетерпеливо перебил его:

– Послушайте, вы домой хотите?

– Даже отвечать на этот вопрос не буду.

– А с катетером вы долго хотите гулять?

– Как вы думаете, Александр Владимирович? Кроме того, что это крайне неудобно, еще и унизительно. Кстати, когда из меня вынут эту штуку?

– Если все будет нормально, через двенадцать дней.

– Значит, в следующую среду, – мгновенно подсчитал Андрей Семенович.

– Да, но только если вы будете делать все, что положено пациенту после такой операции. Короче, есть будем?

– Будем, – с досадой ответил Дымов.

– То-то же. Кстати, судя то тому, как быстро вы вычислили день, когда снимут катетер, вы отходите от наркоза абсолютно нормально.

– Я же должен был понять, когда смогу предстать перед Даниелой и фрау Кирштенмайер галантным кавалером, а не зассыхой с трубочкой.

– Я понял, Андрей Семенович, для вас это мощный стимул. Но пора переходить к делу.

Жизнев позвал медсестру, которая, оказывается, сидела в этой же комнате, в темном углу, за пультом, больше похожим на кабину трансконтинентального авиалайнера. Она подошла, почитала, что написано на доске, закрепленной над кроватью Андрея Семеновича, и сказала: «Аллес гут». Потом вытащила из кармана халата телефонную трубку и дала кому-то указания.

Минуты через три в палату вошла еще одна медсестра. Она катила перед собой тележку с двумя подносами. На них лежало несколько влажных салфеток, а также одноразовая зубная щетка, маленький тюбик зубной пасты и две чашки с водой.

В четыре руки медсестры протерли его потное тело сначала мокрым полотенцем, а потом насухо. После этого он сам вытер руки и лицо горячей влажной салфеткой и осушил мягкой махровой тканью. Наконец, вместо мокрой, соленой рубашки женщины надели на него чистую и сухую. Одна из медсестер нажала кнопку пульта, и изголовье гамака начало подниматься.