Книга Брат Третьей степени, страница 14 – Уилл Л. Гарвер

Мы снова прошли через зал, поднялись по мраморной лестнице и очутились перед дверью, которую она открыла, не постучав. Я оказался в комнате, отделанной в светло-голубых тонах. За столом, покрытым голубым шелком, затканным мистическими символами, сидела женщина крепкого телосложения лет около шестидесяти. У нее было широкое, покрытое морщинами лицо, казавшееся на первый взгляд грубоватым, но вскоре я понял, что оно обладает способностью мгновенно изменяться. Поражали ее глаза — они, казалось, читали в душе. Женщина жестом показала мне садиться и, не говоря ни слова, уставилась на меня своими голубыми глазами. Смотрела почти минуту, а затем спросила:

— Записка при вас?

Я вручил ей записку, которую получил утром. Она убрала ее в ящик стола и продолжила:

— Вас зовут Колоно?

— Да, мадам.

— Ну-с, молодой человек, зачем вы сюда пришли?

Я подумал, что ее тон и манера речи несколько бесцеремонны, но ответил:

— Хочу вступить в Братство.

— Каковы ваши мотивы? — Ее проницательные глаза ловили мой взгляд.

— Я жажду обрести знание.

— Для чего вы ищете знания? Для личных целей?

— Нет у меня эгоистических целей. Это врожденное желание. С той поры, когда я был еще ребенком, во мне росло стремление узнать истинный смысл вещей, таинство жизни всегда казалось неодолимо чарующим моему уму.

— И вы думаете, что Братство может привести вас к этому знанию, не так ли?

— Здесь должны быть те, кто осведомлен больше, чем люди во внешнем мире.

— Откуда вам это известно? — спросила она резко.

— От моих родителей, — ответил я.

— О! И вы основываетесь на их утверждениях?

— Мои родители, будучи членами Братства, должны были знать об этом. Они не стали бы меня обманывать. Кроме того, у меня есть внутреннее сознание, которое подсказывает мне, что Братство существует и что среди его членов — возвышенные мужчины и женщины, обладающие глубокими познаниями, силой и богоподобной мудростью.

— Ах, так вы верите во внутреннее сознание? — На мгновение ее лицо смягчилось и сразу стало более женственным.

— Я верю в то, что человек является храмом Божественности и что в нем живут удивительные силы и способности.

— Человек — не только храм Божественности, человек и есть Божественность, совершенный человек — это Бог! — сказала она со страстностью, исключавшей возражения. Затем, внезапно сменив тему разговора, спросила:

— Что вы думаете о нынешнем социальном устройстве мира?

В то время я, хотя и вырос в среде аристократов и состоятельных людей, был тем, кого слишком консервативные люди назвали бы вольнодумцем, и ответил на поставленный вопрос соответственно:

— Я думаю, оно ненормально, чудовищно и противно божественному намерению. Социальное устройство, при котором альтруизм и индустрия стали жертвами алчности и лени, не может долго быть насмешкой над вечной справедливостью, его конец близок.

Эта странная женщина усилием воли контролировала выражение своего лица, но по лучистому свету в глазах я понял, что высказал чувства, близкие ее собственным.

— И как это завершится? — спросила она.

— Все зависит от людей. Если со временем моральные устои станут достаточно сильны, нынешнее плачевное положение дел уступит место чему-то более высокому. Однако, если эти моральные перемены слишком надолго откладывать, то, подобно многим цивилизациям прошлого, мы ввергнемся в хаос, в ночь ужаса. И тогда из оставшихся осколков через годы и столетия тяжких трудов и горя будем строить вновь.

Беспокойство, которое всегда находило на меня в моменты полной откровенности, сейчас поднималось изнутри. Я едва мог усидеть.

— А что бы вы предприняли, чтобы помочь человечеству предотвратить роковую судьбу? И насколько вы лично заинтересованы в этом?

— Мадам, я сделаю все, что в моих силах. Но что я могу? Я всего лишь маленький, незначительный человек, а посмотрите, сколько должно быть сделано!

— Вы как отдельная личность можете немного, но как орудие Бесконечного — многое.

Я хотел сказать еще кое-что, но она снова резко изменила тему беседы.

— Знаете ли вы точное время своего рождения?

Вспомнив числа, сообщенные месье Дюраном, я назвал их. Нисколько не удивившись точности моей информации о часе рождения, который знают немногие, она записала все в маленькую книжечку. Затем, открыв ящик, вынула оттуда карточку и вручила ее мне, сказав:

— Приходите по этому адресу завтра утром в девять часов, предъявите карточку. Никому ни о чем не сообщайте, отправляйтесь один. Сейчас вы свободны.

Провожатая в вуали ждала в зале. Не говоря ни слова, она повела меня другим путем на первый этаж. В боковой галерее, по которой мы проходили, висело множество прекрасно выполненных портретов мужчин и женщин. Здесь были представлены все великие нации земли: индусы, китайцы, турки, греки, египтяне и все современные западные нации. На ходу я бросал на них торопливые взгляды, и вдруг невольный возглас сорвался с губ, когда мой взор упал на висевшие бок о бок портреты моих отца и матери, запечатленных в полный рост. Картины явно были написаны с них не в юности, а в последние годы. Моя спутница, шедшая немного впереди, остановилась, но, заметив, что вопрос готов сорваться с моих уст, молча, жестом указала мне следовать за ней. Мы вышли наружу через мраморный портик к ожидавшему нас экипажу. Возница предупредительно открыл дверцу, и к моей радости девушка села вместе со мной. Она первой нарушила молчание, но только когда мы миновали арку ворот.

— Почему вы, месье, вскрикнули в галерее? Узнали кого-то на портрете?

— Никого, кроме моих отца и матери, — ответил я. — 0, мадемуазель, как они попали сюда? И какое поразительное сходство!

— Все члены высоких степеней Братства представлены в этом собрании, — сказала она. — Хотели бы вы, чтобы и ваш портрет был там?

— Он будет там, если это в человеческих силах.

— Месье и не догадывается, что значат его слова. — Ее голос снова был нежен, и каждое слово волновало меня не меньше, чем в предыдущую поездку.

— Мои родители добились этого, а значит, смогу и я. Каждый человек способен достичь такой великой цели, если только проявит волю. Они доверили мне совершить это, и я совершу. А ваш портрет, мадемуазель, там есть?

— Ну разве может такое слабое существо, как я, подняться до подобного величия? В той галерее, месье, не может быть портрета того, кто таит мысли о любви. Как же может женщина, рожденная для любви, когда-либо достичь этого?

Сердце мое подпрыгнуло, горло перехватило, ибо мне показалось, что ее слова имеют тайный смысл. Успокаивая свое дыхание, я возразил:

— Но моя мать любила, а она там.