Книга Кровь дракона. Остаться в живых, страница 62 – Дмитрий Христосенко

– Ваше высочество?!

Рыбаки заволновались, начали переговариваться. Кто-то – самый любопытный или самый глупый, что зачастую одно и то же – шагнул вслед за стариком, но испуганно отшатнулся назад, когда перед самым носом свистнул, рассекая воздух, остро отточенный клинок. Оскалившись, Сувор загородил им дорогу. Меч подрагивал в руке, словно ему не терпелось отведать чужой крови. Рыбаки отшатнулись назад, но недавно расслабленно валяющийся орк уже был на ногах и с хищным оскалом обошел их с той стороны. Нант одной рукой перехватил старика и прижал к его шее лезвие кинжала. Глеб, взглянув на сузившиеся глаза Сувора, на зажегшийся в глубине зрачков Гроха огонек боевого безумия, на плотно сжатые губы Нанта, понял, что если он сейчас не вмешается, то начнется кровавая бойня.

– Стойте! – выкрикнул он.

Сувор оглянулся на него, но оружие не опустил, сказал зло:

– Господин, их нельзя оставлять в живых. Теперь они знают, кто вы такой, и могут выдать нас туронцам.

Грох поддержал его согласным ворчанием.

– Не сметь! – и обращаясь к Нанту: – Отпусти его.

Тот неохотно отвел кинжал от шеи старика. Сувор раздраженно сплюнул, быстро приблизился к рыбаку, узнавшему маркиза, и, рывком подтянув его к себе, прорычал:

– Как ты узнал? Ты служишь Турону? Отвечай!

Из толпы рыбаков донесся испуганный голос:

– Отец!

Старик попробовал его отпихнуть, но с тем же успехом можно было толкать скалу – Сувор даже не покачнулся. Поняв бессмысленность предпринимаемых попыток освободиться, рыбак обратился к Волкову:

– Ваше высочество, я сейчас все объясню, только прикажите ему меня отпустить.

– Сувор!

Рыцарь недовольно разжал руку и предупредил:

– Смотри, старик, если мне покажется, что ты лжешь – укорочу ровно на голову.

Старик гордо его проигнорировал и, отвесив поклон Глебу, сказал:

– Ваше высочество, я узнал вас потому, что видел вас раньше. Шесть лет назад в столице.

– Что ты мелешь, старик! – рявкнул Сувор. – С каких это пор крестьяне по столицам шастают?!

– Шесть лет назад я сопровождал своего командира в Амели, – ответил старый рыбак, подчеркнуто обращаясь только к Глебу. – Как раз перед тем, как ушел в отставку.

Многозначительно помахивая мечом, рыцарь осведомился:

– И где же ты служил?

Старик вытянулся перед Глебом и отрапортовал:

– Дых, десятник четырнадцатого гарнизона.

Грох вытащил из толпы рыбаков крепкого мужика лет тридцати пяти, за которого цеплялся ранее убежавший при их появлении паренек, и пророкотал:

– Шесть лет? Слишком здоровый у тебя сынок для шестилетнего.

Сувор злорадно хохотнул и крутанул в руке меч:

– Что скажешь, старик?

– Я еще на службе ожениться успел. В отставку пошел – их уже трое здоровенных лбов у меня было.

Двое сами жениться и детишек настругать успели.

– И что вас сюда принесло? – спросил Нант.

Старик удивился:

– Как это что принесло?! Рыбу мы тут ловим, деревня у нас поблизости. Я, как в отставку вышел, сразу сюда вернулся. А куда еще-то? Жена у меня тут… была – год назад схоронил – детишки. Да и места знакомые, привык за двадцать-то с лишком лет.

Нант спросил:

– Как это за двадцать, ты же служил, говоришь?

– Да врет он все, – вмешался Сувор.

– Не вру! – обиделся старый рыбак. – Гарнизон у нас поблизости стоял. Вот я и завел женку в деревне.

Сами понимаете, в гарнизон-то ее никто бы не пустил.

В свободное время к ней бегал.

Нант подозрительно уточнил:

– С какого, говоришь, гарнизона, с четырнадцатого?

– Да.

– Промахнулся ты, старик. Четырнадцатый гарни зон далековато отсюда, почитай на самой границе с Ту ронским маркграфством. Я сам в четырнадцатом уже четыре года, знаю, что говорю.

Дых не смутился:

– Так ведь он раньше тут стоял. А лет пять назад его и перенесли, аккурат когда с туронцами замороч ки начались. Старый-то господин воин известный был и храбрости изрядной, уж он-то точно дал бы распо ясавшемуся маркграфу укорот, вот только не успел, сгиб, да еще вместе с супругой евойной.

Нант, на вопросительный взгляд Сувора, виновато пожал плечами, мол: «хрен его знает, может, действительно здесь гарнизон стоял».

Старик, видя, что ему не доверяют, рванул на себе рубаху и обнажил покрытую белесыми шрамами грудь. На левой стороне была татуировка – щит с цифрой четырнадцать и перекрещенные мечи. Грох приблизился к рыбаку, внимательно осмотрел изображение, даже ногтем поскреб, и вынес вердикт:

– Не новодел. Не меньше пятнадцати лет.

– Извини, старик, – выдавил из себя Сувор, уби рая меч. – За прознатчика туронского тебя приняли.

Но теперь видим, что ошиблись.

Рыбак оскорбленно фыркнул и запахнул рубаху.

Глеб был в шоке от того, с какой безжалостностью его спутники, по одному только подозрению чуть не перебили целую кучу людей. Самого Волкова жизнь изрядно потрепала, да и в армии в свое время пострелять пришлось, но там-то все было понятно: ты стреляешь – в тебя стреляют. Были и более неприятные эпизоды, которые и вспоминать не хочется. Алексей Витальевич – командир – учил своих солдат на совесть, и при возможности закреплял материал на практике, безжалостно изживая из подчиненных вредное в их ремесле чистоплюйство. Здесь реальность оказалась более суровой. Даже насмотревшись за минувшие дни на кровавые события, Глеб не ожидал такой жестокости. Ведь одно дело уничтожить солдат противника и совсем другое – резня мирных жителей! Даже принесенные рыцарем извинения старику не говорили о его раскаянии. Нет, он извинялся не перед каким-то крестьянином – рыцарь просил прощения пускай не у человека благородного происхождения, но у собрата по оружию.

Волков рассудительно, стараясь, чтоб голос его не дрогнул, сказал:

– Оно и без того понятно было, что никакой он не прознатчик. Сувор, ну сам посуди, неужели туронский маркграф в каждой деревеньке по шпиону заведет.

– Так-то оно так, – ответил Сувор. – Но все одно опаску иметь надо.

– Бдительность – это хорошо, молодец. Но не рубить же всех подряд из-за одних только подозрений. Так, пока мы до Амели доберемся, ты полгерцогства вырежешь.

Грох хохотнул, уперев фальчион в землю:

– Он может.

Рыбаки, поняв, что немедленная смерть им не грозит, облегченно вздохнули. Но с места двигаться не решались, опасаясь вызвать гнев суровых и скорых на расправу гостей.