Книга 7000 дней в ГУЛАГе, страница 86 – Керстин Штайнер

– Свободно?

– Входите! – послышался ответ.

Офицер пропустил меня вперед. Я поздоровался.

У стола стоял мой старый знакомец Поликарпов. Увидев его, я вспомнил, как он однажды душил меня за горло и кричал:

– Я тебя задушу, задушу!

У окна находился такой же упитанный, как и Поликарпов, незнакомый мне офицер. Когда он повернулся, я заметил на его золотых погонах, прошитых двумя тонкими синими полосками, три большие полковничьи звезды.

– Садитесь, – Поликарпов указал на стул возле письменного стола.

Подождав, пока я сяду, Поликарпов тоже занял свое место, а во главе стола устроился полковник.

– Как вы поживаете? – спросил Поликарпов.

– Я доволен.

– Ах, довольны? Я не ожидал от вас такого ответа. Вы где работаете?

– На железной дороге, – ответил я.

– Что, у вас есть пропуск?

– Нет, я работаю на товарной станции.

– Но разве можно там работать без пропуска? Ведь с этим такая путаница.

– Я уже кое-как приспособился.

– Вам бы следовало выдать пропуск. Тогда вам было бы гораздо легче. Ведь вы и так наполовину свободный человек.

Я слушал его и думал, что означает такой способ ведения допроса, к которому я не привык. С чего это вдруг Поликарпов стал таким «гуманным»?

– Как долго вы находитесь в заключении? – вступил в разговор полковник.

– Двенадцать лет.

– А какой у вас срок?

– Два раза по десять лет.

– Как это два раза? – полковник сделал удивленное лицо.

Сначала я рассказал ему, как в 1936 году в Москве получил первые десять лет, потом как в 1943 году – еще одну десятку. От всего этого мне становилось противно, поскольку я понимал, что все то, что я говорю, они знают не хуже меня. И для кого было ломать эту комедию?

– Сейчас у вас появилась возможность выйти на свободу. И только от вас зависит, воспользуетесь вы этой возможностью или нет, – произнес полковник.

Я удивился. «Опять же, что это значит?» – размышлял я, стараясь скрыть свои мысли от офицеров.

– Откуда вы знаете Тито и других югославских руководителей?

Было ясно, что полковник хорошо осведомлен о том, как я познакомился с руководством КПЮ, но мне пришлось отвечать на его вопрос. Я начал вкратце обрисовывать свою деятельность в Югославии. Полковник меня прервал и попросил рассказать как можно более подробно, со всеми мельчайшими деталями, о моем пребывании в Югославии, о вождях югославской компартии, о встречах с югославскими партийными функционерами за границей и в СССР.

– Вы прочитали Резолюцию Информбюро? ^[18]

– Да.

– Что скажете?

– Я заключенный, и мое мнение не важно.

– Если я вас спрашиваю, значит, я хочу услышать от вас откровенный ответ, – полковник все еще говорил слащавым голосом.

– На этот вопрос я не могу ответить, так как за ходом событий я не следил, а обо всем узнал лишь из газет. Но ведь некоторые сообщения, о которых я ничего не слышал, были и раньше.

– Вы верите тому, что прочитали в газете?

– Вы слишком многого от меня хотите. Вы – офицер НКВД, я – заключенный. Мое положение мешает мне говорить об этом искренно.

– Я заявляю вам, что вы ничего не должны бояться, – холодно произнес полковник.

Я начал размышлять, но не мог собраться. Я не мог понять, чего они от меня хотят. Поликарпов прервал мои мысли:

– Не хотите ли чаю, или чего-нибудь перекусить?

– Чай я выпью с удовольствием, но есть не хочу.

Секретарша принесла три чашки чая с лимоном. Это был первый лимон, который я увидел за последние десять лет.

Когда я допил чай, полковник стал рассказывать о том, что он бывал в Югославии и что он знаком с большинством из ее руководителей. В свой рассказ он время от времени вставлял сербскохорватские слова. У меня создалось впечатление, что он действительно бывал в Югославии. Наконец, он сказал:

– Банда, продавшаяся империалистам, долго у власти не останется. Югославский народ стоит на стороне Советского Союзе, во всех концах Югославии пылают восстания. Дни титовской банды сочтены.

Я его слушал и молчал. Стиль его разговора полностью напоминал штампы из советских газет. Для меня в этом не было ничего нового. Закончив свое выступление, полковник спросил:

– Готовы ли вы нам помочь?

– Я не знаю, чем я могу вам помочь.

– Мы хотим, чтобы вы сделали заявление о том, что вам известно, что эти люди уже в то время были связаны с полицией.

– Я не могу сделать такого заявления, поскольку мне известно как раз обратное. В то время, когда мне пришлось покинуть Югославию, Тито и Пияде находились на каторге в Лепоглаве.

– Это не важно. Если вы хотите нам помочь, вы не должны думать о таких мелочах.

– Я потерял свободу, но пока еще не потерял совесть.

– Неужели вы не верите советскому правительству? – сурово спросил полковник.

– Я приехал в Советский Союз именно потому, что верил советскому правительству.

– Советское правительство говорит вам, что руководство коммунистической партии Югославии является бандой империалистических агентов. Вы этому верите или нет?

– И меня осудили как агента, хотя я никогда в жизни не имел никаких связей с гестапо.

– Сейчас речь идет не о вас, а о вождях югославской партии.

– Я не знаю, что произошло с этими людьми за прошедшее время, поэтому и не могу судить о том, что сейчас происходит в этой стране. Я знаю лишь то, что во время моих с ними контактов они были честными коммунистами.

– Я повторяю, что сейчас у вас есть возможность выйти на свободу. Дни югославских изменников сочтены. Вы знаете, что мы расправились с таким колоссом, как гитлеровская Германия. С Югославией будет покончено за несколько часов.

– Ничем не могу вам помочь, – ответил я.

– Подумайте. Мы еще раз с вами побеседуем. На работу можете не ходить, отдыхайте.

Я сказал полковнику, что мне лучше ходить на работу, чем сидеть в бараке.

– Нет! Пока вы работать не будете.