Книга Янтарные цветы, страница 12 – Джулия Хиберлин

В начальной школе мне нравилось бегать наперегонки с ветром – просто ради момента преодоления. Лидия тем временем сидела по-турецки на покрывале и читала какое-нибудь старье не по возрасту вроде «Великого Гэтсби», «Гамлета» или «1984». Когда я, бездыханная, плюхалась рядом с ней, она сжимала мое запястье холодными пальцами и считала пульс.

Я знала, что не умру, пока обо мне заботится Лидия. Это она шептала мне на ухо, когда я пустыми глазами смотрела на желтый восковой труп моей матери в гробу: «Ее там нет». С самого детства Лидию необычайно манила смерть.

Когда по истории мы делали проект на тему «Удивительное событие или феномен в истории Великобритании», две трети наших одноклассников написали про «Битлз». Я сделала гравюру с изображением старого Лондонского моста и поразмышляла о чуде Божьем, благодаря которому все эти дома и магазинчики, теснившиеся наверху, не падали в могучую Темзу.

Лидия же выбрала реку зла столь черную и бурливую, что и дна не увидишь. Миссис Бейкер велела ей прочитать доклад вслух – наверное, поняла, что так мы точно не уснем за партами.

Никогда не забуду ледяной голос Лидии, декламирующей первые строки доклада – цитату из замечания коронера:

Обнаженное тело лежит посередине кровати, плечи прямо, но само тело смещено к левой стороне ложа. Голова повернута влево.

Если большинство наших одноклассников размышляли о том, что курили «битлы», когда сочиняли песню «Я – морж», то Лидия увлеклась судьбой последней жертвы Джека-потрошителя.

Мэри Келли встретила ужасную смерть в гостинице-пансионе по адресу Дорсет-стрит, 26, номер 13. Двадцатипятилетняя проститутка с пышной фигурой и ростом 5 футов 7 дюймов осталась должна хозяину гостиницы двадцать семь шиллингов.

Соседи слышали, как за несколько часов до смерти она пела в своем номере.

Не нужно быть знатоком человеческой памяти, чтобы понять, отчего я так хорошо запомнила доклад Лидии и почти ничего не помню о Лондонском мосте в эпоху Средневековья. Читая доклад, Лидия включила свой британский акцент и в какой-то момент трижды ударила себя кулаком в грудь, изображая первые удары маньяка.

Глупо. Но жуть-то берет.

Готовясь к занятию, Лидия провела два выходных в библиотеке Техасского христианского университета. Там она читала диссертации, отчеты судмедэкспертов девятнадцатого века и статьи самопровозглашенных «потрошителеведов». Все это она засунула в папку и, прежде чем сдать учительнице, велела мне открыть последнюю страницу.

Фотография потрясла меня до глубины души, я такой чернухи еще не видела. Мэри Келли лежала на койке дешевой гостиницы, все внутренности наружу. До сих пор не знаю, где Лидия достала этот снимок – без «Гугла» – то! Но копать она всегда умела, это точно.

Почему я думаю об этом сейчас? Отираю рукой пот со лба, пачкая его землей. Я уже на кухне. Жму ногой на педаль мусорного ведра и сбрасываю туда все находки. И тут меня осеняет.

Я не обратила внимания на клочок бумаги, потому что на нем не было никаких садистских стихов. Но теперь я выгребаю его из ведра, чтобы рассмотреть повнимательней. Возможно, давным-давно это была обертка от шоколадного батончика. Не того ли самого, что я купила в «Уолгринс» в ночь похищения? Не того ли, который я покупала каждый вторник для Рузвельта?

Рузвельт был частью моего ритуала, связанного с пробежками по средам. А прозвали его так потому, что ежедневно, ровно в полдень, он вставал на старое красное ведро и выдавал наизусть всю инаугурационную речь означенного президента США.

Когда я после уроков пробегала мимо, он уже давно заканчивал свою диатрибу. У нас с ним был своего рода ритуал. Я прямо на бегу, не сбавляя шага, бросала ему «Сникерс». Он неизменно его ловил и расплывался в широченной улыбке. В беговой сезон этот ритуал приносил мне удачу, но и с началом лета я не стала изменять себе. После знакомства с Рузвельтом я не проиграла ни одного соревнования.

Так и повелось. Каждый вторник я покупала Рузвельту «Сникерс». Не два, не три и не четыре – один. Не в понедельник и не в субботу – обязательно во вторник. В среду днем он его ловил и улыбался мне, а я побеждала, побеждала и побеждала.

Однако, лежа в могиле, я, по всей видимости, сделала то, что в нормальных обстоятельствах мне и в голову бы не пришло: съела батончик Рузвельта. В моих рвотных массах нашли следы арахиса.

Этот ритуал много для меня значил. Как и победы в соревнованиях. Не потому ли я съела тот батончик, что поняла: о спорте теперь можно забыть?

Я беру с полки одноразовый пакет и прячу в него бумажку. Прикасался ли к ней мой монстр? Стоял ли он под моим окном?

На диване в гостиной начинает звонить мобильник, нарушая тишину, которая царит повсюду – только не у меня в голове.

«Хастингс, Вильям».

– Уже поздно, Билл. – Никакого «здравствуйте».

– Ох, я страшно забегался… Просто хотел напомнить, что завтра в 9.45 нам надо быть в лаборатории. Начало в десять, но Джо просила приехать пораньше.

Да разве я могла забыть? Мне хочется заорать, однако я лишь выдавливаю:

– Доеду сама.

Наверное, он для этого звонил. Почему-то Биллу очень хочется меня подвезти.

Пару секунд он молчит.

– Джоанна не стала говорить все по телефону, но у антрополога уже есть новости.

Тесси, 1995

– Как тебе рисовалось дома? – с порога спрашивает он. Я даже сесть еще не успела.

– Ой, забыла рисунки принести! – Ложь. Девять новеньких рисунков лежат ровно там, где я нарочно их оставила – в шкафу, в коробке из-под блузки «Мейсиз» с надписью «Запас тампонов» (чтобы любопытному братцу неповадно было).

Вдруг на столе начинает звонить телефон. Срочный звонок – один из моих любимых звуков в мире, ведь он на несколько минут сокращает наш сеанс.

– Извини, Тесси, – говорит врач. – Я отойду на минутку. Моя пациентка только что попала в больницу, и медсестра хотела задать несколько вопросов.

Из дальнего угла комнаты доносится голос врача. Мне удается разобрать несколько слов. Элавил. Клонопин. Разве такие разговоры предназначены для чужих ушей? Я стараюсь не слушать – слишком легко представить себя на месте той пациентки и начать за нее переживать. Займусь лучше чем-нибудь другим: например, попытаюсь соотнести его гнусавый выговор с описанием, которое дала Лидия.

Это была ее идея. Вчера – получив прежде мое благословение – она поехала на автобусе в Техасский христианский университет и тайком пробралась на летнюю лекцию моего врача: «Анастасия встречает Агату Кристи: серое вещество и амнезия».

Услышав название лекции, я немного поморщилась. Какое-то популяризаторство. Ладно, ладно, должна же я к чему-то придраться.

Надев большие очки в пластиковой оправе (Лидия их носила, когда от линз чесались глаза), она вполне могла сойти за студентку университета. Родной отец однажды сказал ей, что она родилась тридцатилетней. Фраза очень ему понравилась, и он не раз ее повторял – а Лидия воспринимала его слова как приговор и смертельное оскорбление. Что же до меня… не знаю, в последнее время мне стало как-то неловко рядом с папой Лидии.