Онлайн книга «Белая ель»
|
Сердолики оказались ягодами рябины, сквозь разорванную рубашку виднелись крапивные волдыри, и Миклош понял, что не спит и перед ним и впрямь жена Пала Карои, невесть как очутившаяся на лесной дороге. – Да ты замерзла! – Янчи, на ходу срывая плащ, спрыгнул на землю, сакацкую господарку он не узнал. Как и она его. Барболка смотрела, но не видела. Что с ней? Сбежала от мужа? Неужели?! Если бы не витязи, Миклош подхватил бы красавицу в седло и зацеловал до смерти, но он был наследником дома Мекчеи и помнил, на чьем мече и на чьем слове держится Алати. – Где Марица? – Собственный голос показался чужим и глупым. – Сейчас отыщем. – Там, – махнула рукой Барбола и покачнулась. Янчи, негодяй, поддержал ее, но женщина не заметила. Не стыдилась она ни разорванной рубашки, ни кровавых пятен. Откуда они? Барболка давно жена Пала. – Ты ранена? – Миклош схватил свою мечту за плечо. – Отвечай! – Нет, – она вывернулась из его объятий точно кошка, – не я… Марица. Худо ей! – Нашел! – радостный крик Янчи оборвался, словно стакан разбился. Миклош бросился на голос, доезжачий держал на руках девочку лет семи. Темная головка моталась на тоненькой шейке, правая нога до колена превратилась в багровое бревно. – Боговы Охотнички, – выдохнул рыжий Золтан, – что с ней? – Холодная Гостья, – прошептала Барбола, – мармалюца… За ногу ухватила. Я ее отогнала, только поздно. Вот так взять и сцепиться с тварью, о которой и говорят-то шепотом?! Хотя теперь ясно, чего господарка сакацкая в одиночку в свадебной рубашке по полям бегает. Холодную Гостью иначе не догонишь, только догнать – одно, а прогнать – другое. Миклош тронул лоб девочки и едва не отдернул руку, заглянув в туманную, полную яда пропасть. Ну, нет! Миклош Мекчеи не трусливей Барболки Карои. Марица застонала и попросила пить, Барболка растерянно оглянулась. Может, она и сражалась с нечистью, но теперь перед Миклошем была женщина – одинокая, растерянная, до смерти напуганная и до одури красивая. – Тюрегвизе [10]! – рявкнул Мекчеи. – И костер разожгите, заразу выжигать будем. – Так поздно уже, – покачал головой Ласло, – до колена дошло. – Без ног живут, – огрызнулся Миклош, – а без одной и подавно! Приданое дам, замуж выдам. Что-то горячее коснулось глаз и исчезло, стало жарко, словно руки в кипяток окунули. Шалые глаза, блестящие крылья за спиной или это волосы? Барболкины волосы или чьи-то еще? – Передай, – звенит в ушах, – передай, передай, передай… Миклош грохнулся на колени, он еще ничего не сделал, но малышка дернулась и закричала. – Барбола, давай руку! Женщина подняла измученные глаза. Она ничего не понимала. Миклош тоже не понимал, но знал, что делает правильно. – Руку! Чужая ладошка во вдруг одеревеневших пальцах, белая метель в глазах. Не метель – лепестки, бессчетное множество лепестков. Южный ветер срывает их с вишен, звенят дальние колокольчики, хохочут, пляшут, звенят браслетами крылатые создания и мчится сквозь весеннюю живую метель вечная охота. Бьют молодую траву серебряные копыта, заливаются белоснежные синеглазые псы, вьются длинные гривы, смеются, горячат коней, подбрасывают и ловят на скаку клинки всадники. Так было и так будет, только лепестки разлетятся пчелиными роями, обернутся листопадом, станут снегом и вновь вскипят вишневым цветом… Жизнь вечна, мир вечен, полет вечен! – Барболка? Где ты, Барболка?! Откуда взялась малышка с испуганными глазами? Почему у Янчи такое лицо? Куда делись пронизанные солнцем цветущие деревья? Когда кончилась весна? Когда наступило утро? – Охотнички Золотые, сказал бы кто – не поверил… – Прошло, как есть прошло! – Как и не было! – Рука господарская, одно слово! Чего от него ждут, а ведь ждут! Холодно, больно, но так всегда бывает. Счастье во сне, боль на рассвете. Миклош Мекчеи стер со лба холодный пот. Рядом стояла Барболка, гладила по голове чернявую девчонку, а на плечах у нее был плащ Янчи. Это не было сном, но опухоль спала, нога была ногой, а не жутким бревном. Утренний ветер коснулся щеки, словно ладонью, и затих, только травы качнулись, осыпав росу. – Бери пока берется… Мы танцевали. Теперь танцуй сам, танцуй и пой! А я с тобой… С тобой… – К мамке б ее, не таскать же с собой! – Точно. На мармалюцу идем, там малым не место! – Не найдем. Заря встала, след остыл! – Танцуй, Миклош, танцуй! Сын алатского господаря оглянулся на теребивших сабли витязей и наклонился к девчушке. – Марица, кто тебя свел? – Илька, – малышка доверчиво улыбнулась, – она Пирошку нашла… На мельнице. Я и пошла, Барболка! Дети, что солнышко по весне. Вот смеется, а вот уже и плачет. Барбола подхватила Марицу, что-то зашептала. Какие у нее глаза, у оленей и то меньше. – Гица, – окликнул Янчи, – знаешь, где мельница? – Знаю, – голос женщины дрогнул, – там она гнездо и свела, больше негде. Мельничиха прикормила. То из-за меня все… Из-за нее?! Может, и так. За такую души и то не жаль. Витязь оглянулся на свиту – губы сжаты, на скулах желваки играют. Миклош Мекчеи подкрутил усы и бросил: – Калман, отвези малышку в село. Остальные – на мельницу! 2 Барболу взял в седло Янчи, и Миклош стерпел – негоже сыну господаря при всех хватать чужую жену, да и не до любви сейчас. Если мармалюца вырвется, тем, кто ее загонял, беды не миновать. Миклош поравнялся с Янчи, заставив вороного идти голова в голову с соловым. – Гица, скольких гостья прибрала? Женщина задумалась, сведя темные брови, рассветные лучи скрывали бледность, вызывая в памяти крылатые сны. – Первой Пирошку кузнецову утащила, потом сестричку ее, Ильку. Марица третьей была. Значит, четверых под рукой у ведьмы нет. И на том спасибо. – А на мельнице кто живет? – Сам мельник, – не хочет Барболка о ведьмином гнезде говорить, а он слушать, да куда денешься, тут восемь раз отмерить нужно и все одно в омут головой, – Магна, про нее давно говорят, что с дурным знается. Дочки две у них на выданье, да сын мельничихин с женой и младенчиком. Раньше еще один сын был… Пропал по весне. И отец мой тогда пропал, уж не знаю, кто из них кого убил, но по злобе это вышло. Вот оно! Убитый, убийца и дурная смерть. Первый вяжет второго мертвой кровью, второй сам себя ложью да злобой, а дальше по-разному бывает. Кто, пока тела не найдут, своих мытарит, кто – чужих, но хуже всего, если родичи на ущербной луне вниз лицом в могилу кинут да собачьей кровью польют. Сам Миклош такого не видел, но слыхал… Мерзкое дело было! |