Книга Колибри, страница 35 – Кати Хиеккапелто

– Кстати, сегодня чуваки собрались в город погулять. Хотят тебя видеть после долгого времени. Они так обрадовались, как узнали, что ты вернулась. Они ждут тебя, – сказал Акос.

– Где?

– В «Амарилло» ^[27].

Мало того что Акос тусовался с панками, он поддерживал связь с другими такими же двадцатилетними, сбежавшими из распадающейся Югославии. По разным причинам они не поехали в Швецию, как поступили многие из беженцев. Они нашли друг друга здесь. Такие красивые и дикие – они заменили ей Арона, они приняли недоростка Анну в свою компанию, взяли под опеку, сделали своим талисманом. Так что в районе Анне никогда не приходилось бояться, даже скинхеды не смели и пальцем к ней прикоснуться. Мама, конечно же, их терпеть не могла, как не терпела она и панк-музыки, ей казалось, что все, чем занимается Акос, гибельно по умолчанию. Да так оно и было. И если Анна была одинокой, вела себя странно, вызывая озабоченность специалистов всех мастей, то у Акоса всегда все было на мази: вечные дружбаны и куча дел. «Наверное, плохая компания хуже, чем отсутствие компании как таковой», – подумала Анна.

В любом случае через парней из Югославии у нее появилась связь с родиной. С другими венграми они редко встречались, может быть, в городе, кроме них, никого другого и не было, но Анна была уверена, что мама радовалась шуму, так часто наполнявшему их кухню, хотя язык и не всегда оказывался их родным. Мама пекла парням бурек. Албанец, серб, хорват и венгр из Воеводины – прям как цитата из патетической пропаганды братства народов времен Тито. Анна ощущала их привязанность друг к другу – так цепляется утопающий за обломок мачты разбившегося корабля, – и видела их попытки найти что-нибудь знакомое в том безумстве, которым закончилась их юность.

Анна поддерживала свой сербо-хорватский, парни хранили дружбу, и только хорват Иван отправился обратно на родину. Сейчас же пользовавшаяся дурной репутацией банда мигрантов превратилась в компанию мужчин среднего возраста, где курили и пили через меру, вспоминали слишком много прошлое, ругали Финку и, особенно, ее футбол. Все, кроме Акоса, обзавелись семьями, имели случайные заработки, у всех жизнь была более-менее в норме.

Анна давно их не видела.

Она ощутила приятное покалывание внизу живота.

– Zoran is ott van? ^[28] – спросила она с деланым равнодушием.

– Конечно, да. Он – первый, – рассмеялся Акос и дразня посмотрел на сестру.

– Ты пойдешь?

– Не в этот раз, – сказал Акос, и Анна увидела, как ему хотелось пойти.

* * *

Сначала я ходила в подготовительный класс. Они думали, что мне нужно будет ходить туда подольше, потому что я плохо училась читать, но потом все же решили перевести меня в обычный первый класс, хотя я по возрасту годилась во второй. Они подумали, что мне лучше начать с самого начала. Вот шестиклассника не запихаешь в первый класс, даже если это требуется, ему ведь за один год нужно пройти всю программу начальной школы, а еще по ходу выучить финский настолько, чтобы справляться с учебой в старших классах, получить аттестат, оттуда в лицей, а дальше на медицинский. Так-то. Это все не просто. Все не просто, особенно язык. Без языка человек ничто. Язык – это все, wallahi. Его можно выучить настолько хорошо, что не отличишь в разговоре, но учиться на нем – это совсем другое. Понимание, мышление – все важнее, чем изображать из себя умника на улице.

Всю начальную школу я была на год страше всех остальных в классе, но этого и не заметишь сразу, хотя в восьмом я вдруг ощутила себя взрослой, куда старше всех остальных. В первом классе я научилась читать и язык выучила очень быстро. По-курдски тоже читаю, но не так хорошо, все же ни одного романа на курдском я не прочитала, в библиотеке нет ни одной книги на нем, зато на финском хоть зачитайся. От учителей часто приходилось слышать, как мне повезло, что мы приехали, когда мне было шесть, это, говорят, лучший возраст, чтобы учить язык. Мехвану повезло меньше, он младше, потерял родной язык, а нового еще нормально не выучил. Или же у него дисграфия: «Мехван умет катоться. Мехван егает во дворе». Но в речи ничего не слышно.

Пожалуйста, это я официально изложила, проявив, так сказать, системный подход, прилично и по-деловому.

А еще могу сказать, что происходит под оболочкой из правил, только не очень хочется ковырять в осином гнезде. Я решила, что не буду раздувать в себе обиды, не хочу стать такой же, как мои родители.

Открою, что мне, например, буквально подкладывали дерьмо в обувь. Называли черножопой. Крали куртку, драли за волосы, обзывали шлюхой и негритоской, избивали, резали сумку, разбрасывали книжки-тетрадки по школьному двору, плевали и ржали в лицо либо избегали и играли в молчанку. Я хотела раствориться, слиться со стеной, стать частью ничего, чтобы никто не видел, учиться хорошо, чтобы меня считали образцом успешной адаптации мигрантов. А если отлипнешь от стены и перестанешь воспринимать весь этот шлак, что тебе навязывают, то тебя запихают в специальный класс. А потом они сидят на одном из своих совещаний или семинаров и размышляют, что как-то у нас мигрантов слишком много в специальных классах, как будто они сами туда хотят, как будто их туда не посылают.

Всего пару примеров. К счастью, меня зачислили в лицей, там началась моя настоящая жизнь в Финляндии, моя ЛИЧНАЯ жизнь. И почти сразу закончилась.

Анна проснулась от далекого звука. Темно, хоть глаз выколи. Постель качается. Ее липкому мозгу потребовалось время осознать, что звук идет из ее телефона. Мелодия звонка бесила.

Анна доползает до прихожей – на полу валяется кучкой ее кожаная куртка, звук слышится из кармана. Она достает телефон и пытается всмотреться в его кричащий, прыгающий и дрожащий перед глазами экран: звонит Эско.

Времени полшестого утра. «Я все еще пьяная, даже прихожая покачивается». В голове пульсирует, глазам больно. Она нажимает «отмена» и включает беззвучный режим. Начинается ее выходной, тот самый первый, что пришелся на рабочий день, сегодня она собиралась прибраться и сходить за покупками.

Вот ведь засада!

– Anna, vrati se ^[29].

– Da, da.

– Ko je bio? ^[30]

– С работы. И прекрати разговаривать со мной на сербском, я совсем уже не говорю на нем.

Зоран рассмеялся.

– Здесь для тебя найдется работенка, – сказал он и приподнял одеяло.

Анна проснулась в начале второго. Утром Зоран какое-то время не давал ей спать, но потом они снова заснули. Три чашки кофе, две таблетки «бураны» и поджаренная Зораном яичница с беконом не спасли ее от похмелья. Виски пронзала боль, ее тошнило. Анна посмотрела на телефон и заметила, что Эско звонил ей еще три раза. А еще Сари и Вирккунен. Не отвеченных вызовов оказалось двенадцать. От Вирккунена пришло сообщение: «Приходи, как только сможешь».