Онлайн книга «Джон»
|
– Настолько хорошо, что тебе лучше об этом не знать. Новая затяжка, новая выпущенная в направлении форточки порция дыма, с которой тут же затанцевал ветер. – А почему ты спрашиваешь? – спросил он после паузы, когда понял, что диалог не желает разворачиваться сам. Яна сидела, поставив одну ногу на подоконник перед собой, – торчала углом на фоне серости оконного проема острая коленка; Сиблинг на автомате сканировал психологическое состояние той, с кем говорил: грусть – 78 %, раздражение – 6 %, отчаяние – 16 %… Клубок из нервов, депрессии, слабой надежды и обиды на саму себя. Кажется, она вновь находилась на грани слез. – Просто здорово, – заминка; долгий взгляд в окно, – когда мужчина способен защитить женщину. Это для меня всегда было важно. Глупо об этом думать в нашем случае, я знаю, но спросить все равно хотелось. Не важно… Забудь. Сигарета зашипела о дно пепельницы; Яна в постель не вернулась – так и осталась сидеть там, где сидела; Джон чувствовал, как она мысленно пытается перерезать соединяющие их нити, и вдруг осознал, что не должен этого допустить – не должен позволить ей успеть выбросить его из головы. – Я смог бы защитить свою женщину, – медленно произнес он, – от любой опасности. От любой. А ты хочешь ей быть? – Кем? Твоей женщиной? И вновь насмешка в голосе. И полное недоверие. – С чего мне этого хотеть? Чтобы меня так же, как в прошлый раз, оставили наутро в одиночестве? Чтобы ждать редких свиданий и маяться отсутствием звонков? Чтобы смотреть на тебя и думать: «Да кто ты, черт возьми, такой? Откуда взялся, как тебя на самом деле зовут?» – и ничего не знать? Знаешь, Джон… Чтобы между людьми возникли крепкие отношения, требуется доверие. До-ве-ри-е. Тебе знакомо это слово? Боюсь, что не очень. Не думаю, что ты вообще способен доверять. – Я способен. – Ой ли? Ну, тогда скажи мне, например, кем ты работаешь? Где живешь? Куда поедешь после того, как покинешь эту комнату? Когда позвонишь в следующий раз? И ты вообще собираешься звонить? – Не дави на меня. Когда я решу тебе все сказать, я скажу. – Вот и я о чем! Кажется, иного ответа она и не ожидала. Наоборот, еще более уверилась в своих подозрениях – не умеет лежащий на ее кровати мужчина ни открываться, ни доверять. А с подобным человеком совместного будущего быть не может. – Хочешь посмотреть, умею ли я драться? – вдруг спросил Сиблинг неестественно ровно. – Что ж, давай, протестируй. Только не проси убивать мирных граждан – я могу, но не вижу в этом смысла. – Готов для меня подраться? – Готов. Чтобы ты потом еще раз подумала над собственным ответом по поводу «не хочу быть твоей женщиной». – Прыткий да? – Янин голос звучал глухо и зло – она вновь находилась на грани слез. – Думаешь, так просто все? Подрался и завоевал? А он завоевывал? Кажется, да. – Шаг за шагом, – донеслось от стены. – Что? – Шаг за шагом. Сначала решим одно, потом следующее. Она почему-то опешила. Потерла набрякшие от непролитых слез веки, несколько раз моргнула, прежде чем спросить: – А что «следующее»? – Согласишься быть со мной – бросишь курить. – Размечтался! – и фыркнула. Тишина. По коридору вновь кто-то прошел; соседи за стеной затихли еще час назад, когда услышали равномерный скрип чужой кровати, – вежливые люди, благожелательные. – Так что, тестировать будешь? Ему хотелось посмотреть, где она даст задний ход, когда проявит слабину? Но Яна ее не проявила – ответила, все так же глядя в окно и не оборачиваясь: – Приходи завтра в восемь вечера. Свожу тебя туда, где проводят бои без правил и делают высокие ставки. Но если тебя отмутузят, как собаку, я не виновата – раны будешь зализывать сам. Я сидеть рядом не буду. – А если не «отмутузят», бросишь курить? Джон прохладно улыбался, глядя в потолок. – Если станешь финалистом? – Если стану. Тогда поверишь, что я способен тебя защитить? – Да ты… ты не видел бугаев, которые там дерутся! – «Дурак! – звучало между строк. – Ты просто самовлюбленный дурак!» – Они там такие…. раскачанные, татуированные. Тренированные боровы, а не люди – звери! Войдешь в клетку и сразу же запросишься обратно. – Не оскорбляй, не увидев. – Ой, какие мы нежные. Ладно, увижу – поверю. – И бросишь курить. – Не дождешься. – Бросишь. – Нет. – Ты собираешься слушаться того, кто способен тебя защитить или нет? Ее удивленно приподнятые брови он разглядел даже в темноте. – Я подумаю. И улыбнулся шире. * * * Нордейл. Уровень 14. Перемещаться из мира в мир одним лишь усилием мысли – это нормально. Работать в окружении ребят, каждый из которых затмил бы физической формой Шварценеггера и навыками Ван Дамма, – нормально. В конце концов, жить с человеком, который каждый день занимается либо сотворением нового мира, либо «отладкой» старого, – тоже нормально. Но вскапывать ночью чужие грядки в десяти метрах от собственного дома – это, увы, НЕ нормально. И как, спрашивается, я на это подвязалась? «Как-как – проштрафилась…» – Могли бы и сами, – ворчала я на Смешариков, то и дело озираясь на темные окна двухэтажного особняка ботана. А вдруг сосед посреди ночи встанет пописать, выглянет наружу и увидит, как кто-то топчется вдоль его забора и периодически стоит пятой точкой кверху с садовой лопаткой в руке? И не важно, что сейчас четыре утра, и он навряд ли сумеет разглядеть многое до того, как я исчезну. И даже не важно, что я наспех накрылась мысленным щитом, чтобы размыть собственный силуэт, – все равно глупо и все равно почему-то «ссыкотно». Хорошо, что семян только пять. Место для посадки, как мне показалось (в почти кромешной темноте, рассеиваемой лишь фонарем с нашего крыльца), я выбрала удачное – земля здесь была мягкой, даже удобренной, и на мое счастье пока ничем не засеянной. Не придется долбить сухой чернозем. Раз лунка, два лунка… – острый совок ловко образовывал в земле ровные округлые отверстия, куда тут же отправлялись пухлые инопланетные семена – воткнуть, присыпать, похлопать, полить из фляжки. Четырех утра я дожидалась намеренно – решила, что именно в это время люди просыпаются реже, а по тротуарам не бродят припозднившиеся прохожие – так безопаснее. До двух ночи занималась полезным делом – прощала собственного отца – точнее, собственную униженность от его отсутствия. После лекции Дрейка старая ситуация предстала мне под новым углом, и я просила у папы прощения за то, что столько лет неосознанно винила его за ранний уход, а так же прощала себя за то, что так долго, сама того не осознавая, носила эту боль внутри. Интересно, а если бы палец не воспалился, подняла бы я когда-нибудь этот присыпанный илом пласт печали со дна реки своей жизни? Или так и носила бы его в себе годами, десятилетиями, а после так и померла бы с ним вместе? |