Онлайн книга «Заххок»
– Надо закон соблюсти. – Может, у русских совсем по-другому устроено, – крикнула из угла Дилька, моя подружка. Тётушка Кубышка цикнула: – Э-э, что говоришь? Бог всех из одной глины лепил. Бахшанда решительно отодвинула тётушку Лепёшку. – Не хочет добром, уберём силой. Мама молча её оттолкнула. Две женщины схватили маму за руки и оттащили от меня. Она вырывалась молча, с ожесточённым лицом. Подоспели ещё две и вывели мамочку из комнаты. Гулька – сестрица так называемая, предательница, гадина, уродина! – расстилала в углу курпачи. – На мягком хорошо будет, – приговаривала тётушка Кубышка. – Ложись, мы сами всё сделаем. Я сказала: – Нет. – Доченька, – проворковала тётушка Лепёшка, – обязательно надо волосы убрать. Иначе нас опозоришь… Они уложили меня, спустили шальвары и принялись шариком из камеди, урюковой смолы, дёргать волосы на моем лобке. А я думала, каково маме, и, кажется, кричала: – Мамочка! Мама! Где моя мама? А потом замолчала, как Зоя Космодемьянская. Я как-то читала, как инопланетяне похищают людей. Затаскивают на летающие тарелки и ставят какие-то свои опыты. Разрезают, вставляют в тело трубочки или вообще творят что-то непонятное. А похищенные люди забывают, что с ними было. Но я-то не забуду. Я ещё с ними посчитаюсь… Колхозные инопланетянки держали меня крепкими крестьянскими руками и свежевали, как барана для праздничного угощения. И я по-настоящему поняла, что всё это – всерьёз. Прежде не верила, что меня действительно насильно выдадут замуж. Обманывала себя. Надеялась, случится что-нибудь, само собой образуется. – Теперь хорошо, – сказала тётушка Лепёшка, и меня отпустили. – Сама будешь радоваться, как чисто и красиво… Я чувствовала, будто меня изнасиловали. И такая злость во мне вспыхнула. Я им этого не прощу. Назло стану здешней царицей, и они у меня попляшут. Головы им побрею. Прикажу, чтоб без платков ходили, лысинами сверкали. Они ещё узнают, с кем имеют дело. Я представляла, как их накажу, а тётушка Лепёшка тем временем вымыла мне голову и стала расчёсывать волосы. – Эх, девочка, да буду я жертвой за тебя, какие у тебя волосы. Чистое золото. – Счастливая, за большого человека выходишь. Тётушка Лепёшка принялась заплетать мне волосы в косички, а Гулька запела: Девушка-цвет, косы плети, Время в путь собираться. Валло-билло, не пойду, Лучше мне дома остаться. Девушка-цвет, бусы надень, Время в путь собираться. Не надену, валло-билло, Незачем мне украшаться. Девушка-цвет, туфли обуй, Время в путь собираться. Ни за что не обуюсь, клянусь, Лучше босой оказаться. Вот так-то! Не я, значит, одна. Те, которых за молодых, хороших выдают, они тоже не хотят уходить из дома. Но им жить и жить, а мне… Не всем, конечно, жить. Сколько их, вышедших за молодых и хороших, сжигали себя по всему Таджикистану. В нише передо мной стоял глиняный светильник, похожий на грубо вылепленный соусник с вытянутым носиком. В комнате было в общем-то светло, но огонёк всё равно горел – праздничное освещение. Обычай, что ли, такой? Я смотрела на огонь и почти не сознавала, что со мной делают. – Подними руки, красавица, – сказала тётушка Лепёшка. – Платье на тебя надену. Я подняла руки, и пламя светильника на миг словно задёрнуло шторой. А когда платье скользнуло вниз и штора упала, я увидела, что огонёк затрещал и начал сникать. Я следила, как он угасает, и боялась, что кто-нибудь из женщин тоже это заметит и вновь зажжёт светильник. Но у тётушки Кубышки глаз как у орла. – Огонь-то погас. Женщины зашептались, но я расслышала: – Дурной знак. – Счастья не будет… – Масло выгорело, – сообщила тётушка Кубышка. – Эй, девочки, долейте. Гулька, гадина-уродина, и здесь подоспела. Подскочила и намылилась лить масло в соусник из медного кувшина с длинным узким горлом. Я закричала: – Не трогайте светильник! Не зажигайте. Я не хочу. – Судьбы не будет. Но я всё повторяла: – Не хочу! Не хочу! Они отступились. – Ладно, доченька, – сказала тётушка Лепёшка. – Как желаешь… Твоя судьба. Меня расписали как матрёшку – нарумянили щеки, подвели брови усьмой, а глаза сурьмой, закрыли лицо красивой свадебной занавеской и повели в мехмонхону, где один угол был отгорожен свадебной занавеской, расшитой яркими узорами. В этом-то загончике, за занавеской, меня и усадили. И гадина-уродина Дилька рядом примостилась, по обычаю. Невестину подружку из себя строит. Явились какие-то тётки, родственницы Зухуршо, принялись разглядывать меня, хвалить и целовать. Тьфу, будто на вкус пробовали… Хорошо хоть, что во всех прочих обрядах обошлись без меня. По обычаю невеста не должна показываться мужчинам, и за неё отдувается вакиль, заместитель. Так называемый женишок тоже не прибыл. Приехал младший братец, Гадо, тот самый противный красавчик, который в первый раз меня сватал и которого я мысленно прозвала Гадом. Этот самый Гад объявил, что у их королевского величества срочные дела. Как-то они без него обошлись, нашли и ему заместителя. Поэтому не знаю, как происходило само бракосочетание, и знать не желаю. Меня повели по узкой улочке вниз, к машине. Впереди шли зурнач и дойрист, который выстукивал на бубне праздничный, будоражащий ритм. На площади около мечети стоял целый караван из пяти автомобилей и толпились люди в разномастной военной одежде. Свадебный кортеж. Завидев нас, толпа завопила и принялась палить в воздух. Дядя Джоруб усадил меня на заднее сиденье УАЗика со снятым тентом и сел рядом. Я по-прежнему немного на него обижалась, хотя понимала, что он сделал все, что было в его силах, и ничем больше помочь не мог. Кортеж тронулся, холодный горный ветер ударил в лицо, горы, едва различимые через сетчатое окошечко в фате, начали разворачиваться перед взглядом, как колода волшебных карт. Как я прежде любила такие поездки! Ждёшь, что за каждым поворотом откроется что-то замечательное. Такое, чего и на свете не бывает. Но теперь меня ожидают страх и боль. Я старалась представить, что чувствует мама, и жалела её сильнее, чем себя. Дом Черноморда стоял на возвышении. Это он нарочно выбрал такое место, чтобы царить над кишлаком. Ко дворцу вела широкая каменистая дорога, которая упиралась в золотые ворота. А возле них собрался, видимо, весь кишлак. Машина остановилась. Дойрист ещё громче застучал в свой дурацкий бубен, а зурна завизжала ещё пронзительнее. Толпа от ворот повалила навстречу. Выскочила вперёд красотка – смуглая, весёлая, удалая кишлачная Кармен в кокетливо повязанном платке, с бровями, густо подведёнными усьмой, – и залилась высоким голосом: |