Онлайн книга «Сапфир»
|
– Она… Я… Слова булькали в горле, как густая жижа, – пытались пробиться на поверхность, но их было слишком много. Предложения не складывались, и Марио недослушал: – Я всего лишь хотел оттолкнуть ее. Кое-как размотал удавку, а после ударил ее – хотел отключить. Но она упала… Неудачно. И тишина вновь повисла над газоном, забытой богом парковке и над будкой Портала, из которой никто не выходил. – Они осудили меня. – Кто? Мо не оборачивался. Лана рассматривала его напряженную фигуру со спины – темную футболку, мощные плечи, сложенные локтями на согнутых коленях руки. – Комиссия. Меня осудили и дали «розетку». Теперь раз в месяц для того, чтобы жить, я должен входить в комнату и выбирать камень. Если повезет – камень обеспечит меня существованием больше, чем на месяц. А если не повезет, то до следующей комнаты я не доживу. – Что такое «розетка»? Когда Марио поднялся с травы и обернулся, Лана разглядела на его усталом, будто постаревшем лице залегшие под глазами тени и глубокие морщины. И еще тоску – ту самую, которая все это время пряталась в глубине глаз. – Вот эту. Он резким движением стянул через голову майку и остался стоять перед ней с голым торсом. А Лана задохнулась от шока и удивления – в человеческую грудь был впаян блестящий медальон. Красивый и одновременно зловещий, в центре которого матово поблескивал черный камень. Четыре лепестка, словно крест, словно клешни краба, утопали в живой плоти. Она не нашлась, что сказать, – открывала и закрывала рот, с ужасом изумлялась тому, что такое вообще возможно – изуродовать человека подобным образом. – Что это… как… Марио хмыкнул коротко и невесело. Почти равнодушно. – Я расскажу тебе эту историю один раз – всю по порядку. И чтобы не быть голословным… И он принялся чертить в воздухе Жест Правды. Слова текли из Мо ровно, без запинки, как река в давно отвоеванном у земли русле, – не пугал его даже висящий перед лицом светящийся знак. А Лана беззвучно плакала. Не слушала историю, но смотрела страшный, разворачивающийся перед глазами фильм и утирала слезы. Кого жалела – себя за трусость? Кэти за отсутствие ума? Тома за неудачно встреченную судьбу? Марио? Вот Марио она жалела точно. Потому что между строк этот сильный некогда мужчина тоскливо просил о помощи – скупо, немо, стараясь не глядеть в глаза тому, перед кем сделался рабом, пал в силу обстоятельств на колени. Нет, он не пал. Даже в беде остался стоять на ногах, и по тону его голоса, по интонациям Лана знала, если откажет ему – он будет пытаться сам. Привык все сам. Она вышла из круга – ступила в невидимый барьер и преодолела его, – когда история иссякла. Все еще висел перед мужским лицом, отбрасывая на кожу оранжевые блики, суровый символ; Лана опустилась на траву. – Не бойся. Я не причиню вреда. – Я знаю. Даже если бы он не клялся в «не причинении ущерба» под зорким оком Жеста Правды, она все равно знала бы – не причинит. Вдруг до малейшей реакции ей стало понятно поведение Марио в примерочной – ход его мыслей, слова и действия. Действительно не хотел и действительно сорвался. А она, будучи в том же положении, не сорвалась бы? Он вдруг стал ей глубоко небезразличен – этот крепкий, но в этот момент придавленный невидимым грузом изнутри мужчина, не потерявший в тяжелой жизненной ситуации ни спокойствия, ни рассудительности. – Мы должны отыскать сапфир, так? – Не должны. Но мы можем попытаться. – Мы его найдем. Попытаемся. Когда-то она не сумела помочь Кэти, но всей душой теперь желала помочь Марио – исправить хотя бы что-то, переписать грядущий трагичный конец. Солнце, совершив привычный круг по небосводу, устало катилось вниз; купался в закатных лучах далекий океан. – У этой истории есть и другая часть. Моя. И я расскажу ее тебе, только… отвези меня домой. Еще недавно она отсекла бы себе руки, лишь бы не держаться ими за сидящего рядом человека, а теперь чувствовала, что обнимет его спокойно, без внутреннего сопротивления. Возможно, обнимет теснее, чем нужно. – Ты, наверное, хочешь есть? – Хочу. И пить, и есть. И еще я очень хочу выпить. Он понял. Не стал комментировать – просто поднялся с травы и подал ей широкую теплую ладонь. Когда дошли до мотоцикла, светящийся символ, надзирающий за тем, кто его вызвал, наконец, растворился в оранжевом вечернем воздухе. Более всего она была признательна, что он взял заботы по добыче провизии на себя. Пока оставленная на вилле Лана принимала душ, Мо сходил в ближайший магазин и вернулся с тяжелым пакетом. Она как раз вытирала волосы полотенцем, когда он принялся выставлять на стол: запечатанный в пластик салат, вареный картофель, банку соленых огурцов, палку колбасы, хлеб… – Водка? – Я подумал, что сегодня она подойдет лучше всего. Водку Лана ненавидела, но роптать не собиралась. Действительно: шампанское пьют в праздник, вино для удовольствия, коньяк тянут под хорошие истории, виски под плохие. Но чтобы извлечь на свет истории ужасные, требуется тяжелая артиллерия – и водка в самый раз. – У меня нет стопок. – У тебя есть кружки. – Это ужасно… как в студенческой общаге. Марио хмыкнул. Он более не казался ей чужим – наоборот, своим в доску. Удивительно… «свой» – орудующий, как у себя дома, здоровый высокий мужик. Красивый мужик. Лану завораживала цепочка на его шее и тату на бицепсе. За стол они сели, когда солнце лизнуло край воды у горизонта; сквозь кухонные окна лился тусклый розовый свет. Она напивалась незаметно и неотвратимо – так набирают скорость несущиеся с заснеженной горы санки. Сначала кажется, что ты управляешь ими, и вот уже они управляют тобой. Ее не перебивали, слушали внимательно, и не ручеек, а целый фонтан из слов вдруг пробился на поверхность – гейзер, растопивший и смущение, и стыд. Прорвалась застарелая плотина печали, и Лана вдруг осознала, что ей не просто нужно – ей жизненно необходимо выговориться. Обо всем. Она прикладывалась к стопке, морщилась, долго отфыркивалась, пригубив, затем тщательно жевала огурец и продолжала изливать душу. Мо пил тоже; неспешно исчезали с тарелок бляшки колбасы, кусочки желтого сыра, все просторнее становилось в аквариуме-банке, где раньше теснились корнишоны, а теперь на дне плавал только один, а остальное – водоросли из укропа. Водка общению способствовала. Под нее удивительно ясно вспоминались и пережитые эмоции, и совершенно ненужные подробности – Лана рассказывала про свои занятия, про учениц, про город, который оставила позади… Тяжело давались слова про Кэти, еще тяжелее про себя и Патрицию; легко про остальное. |