Онлайн книга «Старое вино "Легенды Архары". История славного города в рассказах о его жителях»
|
То есть изменения погоды не ожидается. …На звонок не отзывались. «Наверно, стоит под душем и «во всю глотку» (такое выражение ей нравилось больше всего) распевает свою «Любовь как сакура». – Айрун чи, ейрен чи, – попытался и диспетчер Зыков исторгнуть из глубины гортани японоподобное звучание, но лишь закашлялся. «А почему им легко петь в наших регистрах? – начал было думать Зыков, как вдруг вспыхнули недавно погашенные прожекторы на лётном поле. Метеослужба сообщила о сгущении тумана. На мониторе пропечаталось: «Be ready to Change» [38]. Время было 8:07. В окошке мобильника по-прежнему искрилась улыбкой Чи Ёка. «Лолиткой» она лишь казалась. Особенно когда шла с ним по набережной мелкими шажками согласно национальной традиции. Зыкову она была чуть выше локтя. Никогда не брала его под руку. Ну, точно – школьница. Потому, наверно, на сцене так очаровывал их дуэт – русский молодец и восточная «стрекоза». На людях скромничала. Дома у Зыкова преображалась. Едва захлопывалась за ней дверь, как крохотные туфельки летели в одну сторону, сумочка – в другую. И, послав воздушный поцелуй, она исчезала в ванной. Зыков звал её «енот-полоскун». Она могла целый день не вылезать из воды, петь томительно-протяжно, без европейского пульса-ритма, лишь на интервале естественного дыхания праздного человека, дремлющего в позе лотоса. Она звала его в Японию. «Зить и петь. Зить холосё». Он стучал ей по голове, а потом – по шахматной доске. Она смеялась… Загремела металлическая лестница, и в «аквариум» ворвался полковник Крестовский – удивительно подвижный, даже бойкий, несмотря на выдающееся брюхо. Он наклонился над Зыковым, всматриваясь в экраны и дыша чесноком. Заметил фото Чи на мобильнике и осклабился в нечистой улыбке старого «ходока» и бабника. – Слышь, Зыков, а как в постели эти узкоплёночные? Они оба от природы, как говорится, были «заточены» на женщин, но если полковник всю жизнь прожил «леваком», меняя любовниц, то Зыков проблемы брака намеревался решать сменой жён. – Как с ними, а? Есть разница? Уже не раз Зыков втолковывал полковнику, что эта тема не обсуждается. Полковник никак не усваивал. Молчание теперь было единственно возможным ответом Зыкова. Тем более, что гостевой «ил» в виде крестика показался на мониторе в зоне авиабазы. И в динамиках послышалось: – Доброе утро от экипажа. Курс сто сорок. Схема. – «Семнадцатый», вас понял, – ответил Зыков. – Условия запишите. Магнитный курс – восемьдесят. Видимость – четыреста. – Будем садиться. – Вас понял. Прожекторы поставлены по полной. На часах было 8:14… Полковник умостился в кресле дублёра. А Зыков стал набирать эсэмэску. «Люблю мою маленькую бродяжку…» Она объехала весь мир. У неё папа «много работа – много деньга». Даже фамилия у неё была дорожная. Чи Ёка переводилась как «быстро летящая». …Летит по комнате, вдруг – прыжок, и в ладоши – хлоп!.. Это она на моль охотится. …Дверца шкафа всегда у неё немного раскрыта, чтобы, пробегая мимо, попутно полюбоваться новеньким платьицем. …Прежде чем устроить чайную церемонию на полу, на коврике, белит лицо и глаза обводит тушью. …По ночам эти глаза цвета морской волны вдруг становятся страшными, торжественными. И звуки тогда исторгаются из её груди и не японские, и не русские, а какие-то космические… Наконец появилась эсэмэс от неё. Слова не достигали сознания. «Я уезаю, Зика. Со всем…» (Так было написано: «со всем».) Полковник у него над ухом кричал в микрофон, а он словно оглох. – «Семнадцатый!» Ты где пропал? Координаты давай! – орал полковник. – Откуда взялся туманище? Метео! Метео! Что там у вас?.. – Сгущение над озером сто процентов. Валит прямиком к вам. – Зыков! Уводи на второй заход. Ни черта себе день рождения! Зыков! Оглох, что ли?! «Я уезаю, Зика, со всем…» Он ничего не понимал. Лицо его наливалось венозной кровью. Веснушки исчезали. А губы бледнели… Вот уж истинно – завис. Казалось, даже курсоры на мониторах перестали пульсировать. Сердце остановилось. Вихрем духовным его вынесло из кресла в какой-то мрак, заложило уши… «Я уезаю…» Перед ним выплыли полные ужаса глаза полковника. – Ты в порядке, Зыков? Сердце завелось. На часах было 8:19. – В норме. – Давай, рули, парень. – «Семнадцатый», сколько горючего? – не своим голосом выдавил диспетчер Зыков. – Под завязку. – Координаты? – Прошли Лахту – шестьдесят. Магнитный курс – сто сорок. – Готовьтесь к заходу на второй круг. – Готовы к снижению в районе «Четвёртого…» Пойдём с первого захода. Иначе вообще на Вологду придётся лететь. – Что вы там, охренели? – вырвалось у полковника Крестовского. Голос экипажа изменился – генерал в самолёте дорвался до микрофона: – Не мандражить, Крестовский! Полковник прихлопнул ладонью рот: – Он уже поддатый! Туман стал настолько густым, что образовались потёки на окнах. Тряпкой полковник панически вытирал стёкла. Заглянув в диспетчерскую, крикнул: – Оно ещё хуже стало, Паш! – (Впервые полковник назвал его по имени.) – Ты, Паш, главное – скомандуй ему на второй круг. А там пусть сам решает. Зыков ткнул пальцем в Мони-Д. – Вот он. Идёт на глиссаду, – сказал Зыков. – «Семнадцатый», удаление десять, вход в глиссаду. Полоса свободна. – Я «Семнадцатый». Шасси, закрылки выпущены. – Посадка сто двадцать и три. Фары включите! – Включены. – Ну, ничего же не видно! – стонал полковник за спиной Зыкова. – Посадка два, на курсе глиссады. – Куда он прёт! Япона мать! Ну, совсем же ничего не видно. Давай на второй круг! «Со всем или совсем? – гвоздило в голове Зыкова. – Со всем записанным музыкальным материалом? Для доработки на студии в Токио?..» – Ну, куда, ну, куда он валит, на хрен! – стонал полковник. – Уход на второй круг! Уход на второй круг! – талдычил теперь уже и Зыков. |