Онлайн книга «Старое вино "Легенды Архары". История славного города в рассказах о его жителях»
|
И железный мостик через Яузу звенел под каблуками прихожан. Я радостно скинул простыню, сел на диван, отдуваясь не столько от похмелья, сколько от кошмарного сна – привиделось, будто падчерица соблазняла. Тряс головой, мял лицо, с ужасом разбирал сон. Думал: не исключено, что когда-нибудь по пьянке он и сбудется. «Спаси и сохрани!» Я перекрестился и только теперь хватился сумки с деньгами. И опять перекрестился – сумка лежала под подушкой. В кухню прошёл в трусах мимо комнаты падчерицы, поморщился от запаха перегоревших духов и помады, как морщился от запаха грешной молодости в прежней семье – от перегара окурков в карманах Дениса. Глянул в зеркало. Под глазами слегка припухло после вчерашнего «праздника возвращения». За границами бороды на щеках и на шее наросла щетина. Босые ноги на полу покалывало песком. Квартира без Татьяны была запущена. Шарики пыли мышатами сновали по длинному коридору вдоль книжных стеллажей. В засорённой раковине на кухне стояла жирная вода. Я сначала разгневался, а потом подумал, что именно эта нечистоплотность девчонки – лучшее лекарство от вожделения. И, обнаружив в подсознании столь надёжную защиту от соблазна, вдохновился на уборку. Кверху задом, широкими махами, три раза меняя воду в ведре, вымыл квартиру. Пробил засор в кухне и сварил кофе. Сел с чашечкой боком к окну, с пятнадцатого этажа оглядывая старинные кирпичные корпуса камвольного комбината, липовую аллею у пруда, речку, стремящуюся под мост. Далее бетонными надолбами громоздилось Свиблово. Низкие, крутого снежного замеса облака выстреливались из-за Лосиного Острова, перелетали спальный район, «бомбили» Бескудниково. «Как мало неба над Москвой, – думал я, – и всё-то оно или в экране окна, или в расщелине улицы. Даже с „чёртова колеса” на Выставке – оно сквозь прутья кабины». И вспомнил, как полно виделось небо в деревне, с любой лесной полянки – куполом, а если взбежать на холм, то тверди остаётся совсем мало, ты становишься неземным жителем, ходишь на цыпочках в небесных подвалах под сводами облаков. Купаешься в грозе, которая кружит над тобой, поливая дождём то справа, то слева; плутаешь в дымах дождевых туч, вьющихся между землёй и небом зыбкими столбами – подпорками высотных сухих облаков, и всё время там, вверху, что-то строится, создаётся… – С приездом. А где мама с Сашей? Падчерица появилась из своей комнаты в мятом, затасканном халате, но со свежими приклеенными ресницами. Таращила глаза от их тяжести – глупая, запутавшаяся, несчастная. – Здравствуй, здравствуй. – А я вас завтра ждала. Давайте яичницу поджарю. – Спасибо. Я сейчас в командировку на пару дней. Чего гляделками хлопаешь? А если бы на месяц? Песку на полу, как на пляже. Двери от грязи не открываются. – Я убиралась! – искренне возмутилась девчонка. – Ладно, садись кофе пить. – А мама с Сашей когда приедут? – Хочешь, чтобы ещё и мама тебе втык сделала? – Нет, серьёзно. – Через недельку я к ним в деревню опять смотаюсь – тогда ясно будет… Спустя полчаса у метро «Ботанический сад» я купил новые батарейки для диктофона. А ещё через час уже мчался в кабине грузовика с полным возом редакционной бумаги – в типографию. 17 Как упоительна была вчерашняя дорога из деревни! Дорога – перенесение плоти в железе «икаруса», потом – на поезде, когда душа летела за окном, кувыркалась по вершинам ельников, выстреливала за облака, ныряла с мостов в реки и пела. Сегодня же на Владимирку в МАЗе я въехал – нервы в комке, сумка с деньгами в охапке, перед глазами – вывороченный наизнанку мир в зеркале заднего вида, и жерло шоссе из-за горизонта целится прямо в сердце. И хотя уже вырвались за пределы Московии и давно уже не порхал сзади красный жигулёнок пятого отдела ФСБ, на который работали все дворники Москвы, но отчего-то никак не отпускало душу, тревожило сзади, со спины. Слишком плотно, что ли, были сдвинуты ситцевые шторки за сиденьем? Я открыл банку пива, глотнул, заливая беспокойство, а шофёр, не оборачиваясь, сказал: – Люсь, дай-ка человеку бутербродик. Из-за занавески высунулась тонкая девичья рука с гамбургером. Я взял, успел заметить родинку выше запястья – вот и всё, что узнал о попутчице. Парня рассмотрел подробнее. Что-то сержантское (в стрижке, что ли, боксёрской) было в нём от недавней армии, ненасытное, дембельское. Он ещё наслаждался машиной, играл с ней, как ребёнок педальным автомобильчиком, ему ещё нравилось её урчание, шипение и бибикание. Для каждой скорости у парня было своё лицо: он страшно скалился, когда МАЗ надрывался, болезненно морщился от ударов на выбоинах, мечтательно светлел на ровной дороге. – Жена или так, подруга? – спросил я. – Всё в одном лице. Я отхлебнул «Хольстена» и стал рассуждать, какая это удача – в одном лице и жена, и подруга, как надо дорожить этим, ведь счастье зависит от женщины, а развод тяжёл и долго замаливается. Парень слушал несерьёзно, посмеиваясь. За Покровом въехали в ремонтную узь с долгими остановками. В кювете стали различимы головки клевера, капли желудей на ветках, а в кустарнике – крупные мохнатые ягоды малины под пыльными листьями. В отрыве от слежки я успокоился и даже разыгрался. Стал соблазнять малиной шофёра, его молодую жену. Двусмысленно доказывал, какой это подарок судьбы, какая это «сладкая ягода». Парень скалился в нечистой улыбке. 18 Машина встала в пробке намертво. Я выскочил из кабины. На обочине в кустах под ногами затрещал сушняк, ожгло крапивой. Я сдаивал нежную розовую плоть и горстями отправлял в рот. Ягода была пустоватой, словно водой разбавленная, не то что северная, деревенская, – та говорливо рассыпалась по столу, не пачкала клеёнку соком и в варенье оставалась целой. Заметив движение колонны, с набитым ртом я вылез на асфальт, вспрыгнул на подножку, дёрнул ручку – дверца оказалась запертой. Глянул в кабину – ни шофёра, ни его жены, ни сумки с двадцатью миллионами не было там. Всю кровь сердце бросило в голову, ослабли мышцы, и сила гравитации усадила меня на ступеньку машины. Малина подкатывала к горлу, я едва сдерживал рвоту, подвывал и тупо твердил: – Как бездарно! Бледным немощным мужиком сидел на ступеньке грузовика, и борода моя наверняка сделалась пошлой, и седина – позорной, подумалось: «Застрелиться. Ха! Застрелиться из пугача?» Сердце наконец протолкнуло кровь к ногам. Я вскочил, кинулся на шоссе. Какой-то высокий грязный бампер ударил меня в живот, чуть не опрокинув. Шофёр из кабины матерился. |