Онлайн книга «Библия бедных»
|
– Знаю, – сказал Зацовер. – Везде свинец. У меня кровь запеклась в ушах, не могу спать. – Знаю, – сказал Зацовер. – Столько-то вас устроит? – Знаю, – сказал Зацовер. – Может, во мне рак размером с кулак. Скиньте немного. Все равно завтра в урну. – Уйдите, – сказал Зацовер. – Я слишком часто знаю. 5. – Нет, я буду писать. Я интеллигент, – сказал Зацовер. Он стал искать слова на пробу. – Кресло. Кресло. Стол. Яблоко. Лампа. Холодно. Язык. Он посмотрел в зеркало, но лицо было похоже не на лицо, а на какие-то предметы. 6. Зацовер сдал комнату человеку по имени Энди Свищ. Они сели писать роман наперегонки. Однажды сосед залил кровью стол, стул и пишущую машинку. Рухнул на клавиши, поранил лоб и губы, погнул букву «т». – Я, наверно, победил, – сказал Зацовер. – На окровавленной машинке много не напишешь. Сосед отмыл машинку в раковине, но получилось плохо: бы ь или неееее бы ь аков вопрос дос ойно ль смиря ься под ударами судьбы иль надо оказа ь сопро ивленьееее 7. Однажды Зацовер включил пылесос и заплакал. После этого его стали называть «ребе Зацовер». 8. Энди Свищ показал кусок романа. «Пареееень был разносчиком пиццы, а при ворялся разносчиком смееертеельной разновиднос и гриппа. Лучше ак, чем наоборо. Чувак казался сильным. Я дос ал свой сорок пя ый – всегда со мной, подруга! – а Спарки, черный, как клевая немеееецкая ачка, приго овил кас еее. Все замеееерло». – В слове «кастет» много неподходящих букв, – сказал ребе Зацовер. – Знаешь, это главная беда: много неподходящих букв. 9. Однажды Энди Свищ натянул свою бешеную желтую шапочку по самый рот и пошел в кабак – запивать жизнь. Был полдень, воскресенье. Ребе Зацовер стал будить Анну-Алину, потому что с некоторых пор не мог быть один, а она носила такую полупрозрачную ночную рубашку, из которой все торчит и трепещет. Анна-Алина почти написала диссертацию на тему «Метафизика хлыста и воли», потом что-то в ней хрустнуло, и она устроилась вагоновожатой. – Спю, – сказала Анна-Алина через дверь. Анна-Алина была блондинка, впрочем нет, брюнетка с крупным носом, тонкими руками и ногами, в точности как любил ребе Зацовер, когда еще любил. Она делала в комнате что-то трамвайное и не выходила. 10. Да нет, никакой Анны-Алины не было, никого кроме них с Энди не было, ребе Зацовер все придумал, за закрытой дверью была их бывшая спальня, книги жены и ее вещи, ее штучки, ее набор трусов с героями Союзмультфильма, ее зеленый велосипед. Ребе Зацовер поставил замок, запер дверь и забыл, куда положил ключ. Иногда смеялся без веселья, иногда молчал. – Что-то в моей жизни машинальное, машинальное что-то в моей жизни, – сказал ребе Зацовер. – Надо жахнуть, а потом еще жахнуть, – сказал Энди Свищ и предложил водки. 11. Иногда ребе Зацовер гулял. Он выбирал квадрат и гулял по квадрату. Цвела черемуха, район оброс словами. Все строили и строили. Быстрые подростки писали на строительных заборах: «долой фашизм», «пофиг на нацию». В соседнем дворе обижались и писали поверх: «долой иудаизм», «пофиг на нацию черножопых». Однажды Энди Свища поймали фашисты и выбили ему много зубов. Он стал похож на пишущую машинку. Это были те самые парни из детского сада, у которых он, злой школьник, отнимал жвачку. – Эфо фамое непияфное, – сказал Энди Свищ. – Смешно, – сказал Зацовер, – хожу живой еврей, а бьют тебя. – Пофому фо вы вфе фкоты, – сказал Энди Свищ. 12. Ребе Зацовер сказал: – Я написал роман. Всем романам роман. Некоторых людей смастерили только для того, чтоб они встали во фрунт и записались в герои моего романа. Идет такой Хрен Хреныч. Мысленно стучит по ступеням шпорами. Представляет, что сделает с женой и дочерью, когда вернется с работы. Кладет ладонь на дверь, толкает. А там вместо двора-колодца – а ничего. Я еще не придумал. Так и живут. Сжимают в руках мясо ближнего своего. Облизывают в полусне горькие губы. Некоторые даже любят детей и ходят в музей посмотреть на квадрат Малевича. Глядят: квадрат. А за ним – а ничего. Малевич не придумал. Смертная жизнь. Сами себя опишите с ног до головы. Что скажешь, Энди? – Дерьмо роман. Мало наркоты и приключений. 13. Еще Энди Свищ сказал: – Слушай, только двадцать процентов женщин любят минет. Ты понимаешь, только каждая пятая телка любит сосать. Остальные делают это через силу. Я не хочу, чтобы мне сосали через силу. Я уважаю женщин. – Уважения мало, борись за их права, – сказал ребе Зацовер. – А вообще нам нужна телка. Просто чтобы рядом была. Без женщины мужчина превращается в ничто. 14. Ребе Зацовер опустошил запретную спальню, а вещи жены сложил в четыре пакета и расставил по углам. Он почувствовал себя в заброшенном магазине. Он обнял зеленый велосипед и лег рядом с ним. И почувствовал себя в заброшенном театре. Лучше магазин. 15. И въехала незнакомка Таисия, и молча поставила рыжий чемодан, и уснула. От нее пахло цветами и водкой. – Она как та девчонка постарше, на которую посматривал, а подкатить не решался. Как та кофейная попутчица в лазоревой футболке, в поезде с юга на север. Совокупный образ всех барышень, о коих грезил в полусне, – поэтично сказал Энди Свищ. А ребе Зацовер подумал, что незнакомка Таисия будет лежать там, где лежала жена, и его улыбка стала запятой. 16. Незнакомка Таисия вытащила пачку рваных, но крупных купюр и отправила Энди Свища вставить зубы. А Зацовера посадила рядом, перед пустым экраном. – Вот у вас обычный трубко-лучевой кинескоп, корейский, – сказала незнакомка Таисия. – А половина страны мечтает о таком же, но жидко-кристаллическом, плоском, как небо. Что скажешь? – А другая половина – сказал ребе Зацовер, – именно о таком, как у нас, мечтает. Потому что в их зассаных домах стоит черно-белый ящик «Радуга». – Но показывают-то одно и то же. Можно даже сказать – и вовсе ничего не показывают. – Без телевизора все равно хуже. Придется друг на друга смотреть. – А половина людей не хочет лица ближнего. Им бы красивые пятна на кинопленке. – А другой половине – хоть что-нибудь без гноящейся раны и бельма. – Давай дружить, – сказала незнакомка Таисия. – Я принесу водки. 17. Однажды они выпили еще водки и деньги кончились. Энди Свищ опять истекал кровью – но нежно, с балкона, на «Жигули» с разорванным капотом. Таисия зажгла длинную макаронину и сделала вид, что курит. – Это предпоследняя макаронина, – сказал ребе Зацовер. – Дальше только пшено и пельмени, они огнеупорны. А потом все. |