Книга Сингомэйкеры, страница 47 – Юрий Никитин

— За ваш удачный марш завтра, — провозгласил я тост. — За то, чтобы в ваше движение вливалось все больше народу! В первую очередь, конечно, женщин. И чтобы вы свободно могли ходить голой… простите, обнаженной!.. по улицам городов, заходить в магазины и пользоваться любым транспортом, не встречая препятствий ни со стороны закона, ни со стороны устаревшей морали.

Она слушала с интересом, глаза загадочно поблескивали, затем кивнула и поднесла край бокала к губам. Я засмотрелся, с каким изяществом пьет, так тоже надо уметь, аристократка, я же чуть было не проглотил залпом, но сдержался и, как и она, вальяжно опустил на стол, осушив до половины.

— Прекрасное шампанское, — похвалила она. — Господи, да еще и коллекционное… Вы разоритесь на таких ужинах!

Я отмахнулся.

— Лишь бы вам понравилось.

Она всмотрелась в меня, губы тронула улыбка.

— Ах да, доходы от нелегальной продажи оружия уступают только торговле наркотиками? Тогда вы можете позволить себе такое шампанское и такой коньяк.

Я отмахнулся вполне искренне, и она, похоже, ощутила, что для меня в самом деле абсолютно безразлично, что шампанское стоит по тысяче долларов, а коньяк — полторы. Да и сам ужин почти столько, сколько шампанское и коньяк, вместе взятые.

— Мужчины должны думать о работе, — ответил я, поспешно поправил себя: — И вообще все достойные люди. Вот вы успешно продвигаете нудизм, вы увлечены этой идеей, вон как работаете…

Она спросила встревоженно:

— Как? У меня круги под глазами?

— Нет-нет, — заверил я.

— Слава богу, — сказала она с облегчением и добавила задумчиво: — А то я уже хотела раздеться. Ну, чтобы смотрели не на круги.

Я чуть было не сказал, что круги вообще-то есть, так что… но вовремя сообразил, что надо мной просто прикалываются. Она, посмеиваясь, неспешно и красиво работала ножом и вилкой, время от времени поглядывала на меня через огромные стекла очков.

Бутылку шампанского мы допили, в России немыслимо оставить недопитой, и хотя мы в Испании, но привычки — вторая шкура, две другие остались нетронутыми, как и коньяк. Взамен насладились изысканным десертом.

Потом мы неспешно пили кофе, что вообще-то не делают люди перед сном, если в самом деле собираются спать.

Свет она погасила, оставив крохотный ночничок у двери, чтобы не расшибить в темноте лоб, но я видел, что разделась полностью, как и я. Я вообще всегда сплю голым, привычка, а в эту жару, как бы хорошо ни работал кондишен, ложиться спать в белье вообще не просто сумасшествие, а некое извращение.

Она зашла со своей стороны и, чуть откинув край одеяла, легла, стараясь не касаться меня. Я сказал негромко:

— Спокойной ночи. Постарайтесь не стаскивать одеяло. Это раздражает.

Она ответила так же равнодушно:

— А вы постарайтесь не лягаться.

— Я давно вышел из лягального возраста, — сообщил я. — А еще не забрасывайте на меня ногу, хорошо? Они у вас прелесть, но когда спокойно спишь…

— Не буду, — пообещала она, — я вообще отвернусь. А вы не тыкайте мне в спину коленями.

— Не буду, — поклялся я.

— И пенисом тоже, — сказала она строже. — Я устала и хочу спать. Вам, кстати, надо бы купить резиновую куклу. На той стороне улицы есть такой маленький магазинчик…

— Завтра загляну, — пообещал я. — Для вас захватить что-нибудь? Ну, вы понимаете, какого вида товары я имею в виду.

В полутьме ее голос прозвучал с легкой насмешкой:

— Я здесь всего на пять дней. Обойдусь.

— Смотрите, — предостерег я. — Жарко, уровень солнечной радиации высок, а мы и на обед ели жареное мясо с острыми специями. Да и на ужин что-то похожее…

Она пробормотала:

— Я чувствую, что ваши гормоны уже давят вам на мозг.

— Справлюсь, — пообещал я. — Спокойной ночи.

— И вам того же.

Некоторое время оба лежали совершенно ровно, как бревна, затем я зевнул, она почесала нос, снова минут на пять-шесть тишина. Я чувствовал, как она иногда шевелится, стараясь делать это незаметно, у самого все зудит от желания хотя бы почесаться, но терпел, а когда уж совсем невмоготу, повернулся на бок и поскреб ногтями голень.

В полутьме послышался негромкий задумчивый голос:

— Может быть, вам стоит попросить меня о помощи? А то у вас что-то совсем уж странное…

Я чуть не заорал, что да, конечно, давай берись, но сдавил себя, как жабу в кулаке, ответил сдержанно:

— Ну что вы, я никогда не принуждаю женщин.

— Я ж не предлагаю меня насиловать.

Я почти прошипел:

— Но и просить не стану. Вообще-то мастурбация не такой уж и грех.

Она сказала торопливо:

— Только не в мою сторону!

— Не беспокойтесь…

Через пару минут молчания она спросила с интересом:

— Вы уже приступили? А то что-то не слышу вздохов.

— А вы? — спросил я. — Постанываете совсем тихо. Я едва расслышал.

— Я не постанываю! — ответила она возмущенно. — Я вообще ничем не занимаюсь. Мои руки поверх одеяла.

— И мои, — заверил я.

Я видел в полутьме, как она повернулась в мою сторону. На темном лице глаза блеснули, как осколки слюды.

— В самом деле? — спросила она. В голосе прозвучало удивление. — Как хорошо, что вы такой равнодушный к этой ерунде. Ну, раз уж и вам не спится… почему-то, можем поболтать о пустяках. Или о той же работе…

— Да, конечно, — ответил я. — Не спится. Почему-то.

— Как вы полагаете, — спросила она и, придвинувшись чуть ближе, закинула на меня ногу, — консервативная часть общественности окажет ли сопротивление, если завтра нудисты не просто выйдут на демонстрацию, но и после фестиваля попробуют разгуливать по улицам обнаженными?

Я едва не взвыл, когда сгиб ее горячего колена лег на мой уже вздутый и твердый, как гранит, пенис. А она, придвинувшись вплотную, прижалась к моему боку мягкой грудью и, блестя глазами, смотрела с великим интересом.

Я сказал пересохшим ртом:

— Конечно, окажет…

— Почему? Во время фестиваля обещали не мешать.

— Одно дело клоуны на улицах, — ответил я отстраненно, потому что весь сосредоточился на том месте, которое придавила коленом, — на это время детей можно убрать в лагерь, другое…

— Жаль, — проговорила она.

— Жаль, — согласился я.