Онлайн книга «Седьмая жена Есенина. Повесть и рассказы»
|
– С кем это ты? – Глаза словно вцепились в нежданную гостью. – С невестой! – радостно отрапортовал Поэт, потом не совсем уверенно добавил: – И с книжкой. «Домработница» молчала. – Кого еще там принесло? – послышалось из глубины квартиры. «Домработница» не ответила, а колючий взгляд ее становился все въедливее. Хотелось бежать от этого взгляда. И надо было бежать. Но чего-то ждала. – Ну, кто там? – Это я, Михалыч, – наконец-то подал голос Поэт. Лауреат Государственной премии вышел в обвисшем трико и в линялой майке. Но она не удивилась. В общем-то, и представляла его таким. – Явился, не запылился, – потрепал по плечу, – мы уже думали, не увидим больше, поехал в Москву за славой, поймал ея и обвенчался с нею на ея жилплощади. А он глядите-ка, вернулся. – Сам-друг, – не без ехидства подсказала «домработница». Взгляд был не очень долгий, но цепкий. Мужицкий оценивающий взгляд. И она почувствовала, что приглянулась, оценил. Отблагодарила виноватой улыбкой, но подать голос не осмелилась. – Дело житейское, – хохотнул, развел перед «домработницей» руки, смирись, мол. – А книгу-то принес или все уже проматросил? – Принес, принес, – поспешила заверить «домработница». – Только показывать не торопится. – Прекрасно! Давай, Вера Петровна, беги стол накрывай. Первую книгу грех не обмыть, заодно и познакомимся. Вера Петровна не побежала. Перевела взгляд с мужа на Поэта. Не очень-то приглашающий взгляд, но гостье даже такого не уделила. – Выпить, значит, захотелось? Вам лишь бы повод. А кто всю ночь охал да стонал? Кто с утра за сердце хватался? – Не стоит, наверное, сегодня. Поздно уже. Мы случайно рядом оказались, вот я и уговорил подняться, книжку отдать, – замямлил Поэт, доставая сборник из внутреннего кармана. – Обмоем в другой раз. – Ну, коли так, ежели к себе торопитесь… И в предыдущем хохотке, и в уточнении «к себе» просвечивала двусмысленность. Даже не просвечивала, а лезла во все щели. Она видела, что хозяин приносит ее в жертву, выслуживается перед своей Верой Петровной. Да по-другому и быть не могло, не станет же он ради непонятно откуда свалившейся девицы злить супругу, провоцировать брюзжание и упреки. Зачем ему это? Куда комфортнее мирно лечь спать, а утром с ясной головой сесть за письменный стол. Приняв книжку, лауреат покачал ее на ладони, словно прикидывая вес. – Ну что же, для первого сборника весьма прилично. Редактор-то сильно покромсал? – Ой, не надо на ночь глядючи. – Да… Система… Поэтам здесь, пожалуй, побольнее, чем нам, прозаикам грешным. Эти пакостные суки… – А дальше последовал длинный витиеватый небоскреб мата. – Ты бы хоть при чужой невесте язычок попридержал, – с наигранным испугом одернула Вера Петровна, да и не одернула вовсе, скорее, благословила. – Пусть привыкает к великому и могучему, если с поэтом жить собралась. Иван Бунин похлеще меня матерился, зато художник какой! Где уж нам, лилипутам. – Бабник твой Бунин. – Барин он, ему положено, – заглянул в книжку. – А почто не подписал? – Как-нибудь потом, ничего интересного в голову не приходит. – Обмывать не хочет, подписывать не может. Это называется головокружение от успехов. – Зачем вы так, дело в другом. – Знаю, в чем дело, не маленький. Ладно, пойду штудировать. Аудиенция закончилась. На улицу она выбежала первая. Но слез не было, даже близко. И оправдания слушать не хотелось. Поэт и не оправдывался. Достало ума. Однако объяснения все-таки высказал: – Приревновала Вера Петровна. Она меня, как бы тебе сказать, в некотором роде усыновила. У нее первый ребенок умер, мальчик да еще и тезка мой… А я, такой-рассякой, новую мамочку привел. – Лешкина жена тоже в сыночках тебя держит или посерьезнее роль отвела? – Нинка-то здесь при чем? Мне показалось, она к тебе всей душой… – Показалось, голубчик, показалось. – Не может такого быть. Если что, я живо на место поставлю. – Не надо, я привыкла. – Да уж наверное, с такой-то красотищей. Догадываюсь, как тебя все бабы ненавидят. И, кстати, отлично понимаю ситуацию. Меня поэты тоже не любят. Нашел, чем утешить. Ей больно, а он о себе, любимом. Хотелось рассмеяться. Но слезы были ближе. Удержалась, вымучила улыбку, отыскала общую беду, вроде как объединяющую. – И меня поэты не любят. Про поэтов не понял, не услышал, продолжал по накатанному. – Ничего, привыкнут. Вера Петровна добрая тетка, просто к ней приспособиться надо. – Вот и приспосабливайтесь, а меня увольте. Чихать я хотела на ту и на другую. – Тебя никто и не заставляет, главное, что я тебя люблю. – Спасибо… А знаменитого петуха так и не показал. – Ой, Господи, забыл о самой главной достопримечательности города. Ничего, у нас еще будет время. – Если его не зарубят. – Не посмеют. – Приведешь Веру Петровну в гости к ним, а петушок возьми да и клюнь… Первым, пожалуй, за топор схватишься. – Молодец, гениально придумала. Сюжет с петухом его немного взбодрил, но ненадолго. Притих, ушел в себя. Вроде и битый немало, а проигрывать не научился. Неудачный визит задел не только ее самолюбие, это она понимала, но все-таки считала, что женщина больше нуждается в утешениях, а пришлось утешать самой. Дома без разговоров достала сэкономленный на лауреате коньяк. Потом сама попросила Поэта почитать и с удовольствием слушала, и непритворно хвалила. Утром, еще в постели, напомнила, что ей надо возвращаться в Москву. – Навсегда? – испуганно спросил он. – Ты же обещала. Обещаний она вроде как не давала, да если бы и оговорилась нечаянно – ни к чему это не обязывало. Хуже всего, что сама не знала, как быть. Но больше склонялась к тому, что вернется, хотя бы назло «домработнице», не утихало мстительное желание пройтись перед ней при хорошем освещении, в лучшем своем платье, с гордо поднятой головой. Ее объяснения, что надо уволиться с работы и забрать трудовую книжку, Поэт воспринимал с трудом. Казалось, он вообще не имеет представления о подобных процедурах, очевидных для любого взрослого человека. Ничего не хотел понимать, кроме собственного страха потерять женщину. – Почему через две недели? – удивлялся он. – Потому что по закону положено отработать такой срок после подачи заявления. – Что за дурацкий закон! Кто его выдумал? |