Книга Студентка с обложки, страница 30 – Робин Хейзелвуд

О боже! Слишком далеко! Я слишком далеко зашла. Лифт звякает громче. Кнопка загорается зеленым. Лифт содрогается и замирает. Медленно, со стоном, открывается дверь. В тесной каморке стоит курьер; из его наушников доносится звон.

Он вытаскивает из одного уха наушник.

— Едете?

— Э-э…

— Э-э «да» или э-э «нет»?

Я зашла слишком далеко! Дверь начинает закрываться. Я подставляю ногу. Лифт открывается. Я захожу.

— Черт! — кричу я и барабаню кулаком по стенке. — Черт, черт, черт!

— Вниз, девушка.

Наушник возвращается на место. Я слышу Трейси Чепмен, а потом (я почти нажала на кнопку закрытия дверей и стараюсь проглотить застрявший в горле комок) — Байрона:

— Пятнадцать процентов, через год обсуждаем заново, и это мое последнее слово!

Йес-с! Я ухмыляюсь и поднимаю кулак. Курьер подставляет ладонь. Я ударяю его по ладони и выхожу из лифта.

— Ладно, Байрон! — спокойно заявляю я. — Говори, где подписать.

Я выбегаю из агентства и высоко подпрыгиваю. Получилось! У меня есть агент в Нью-Йорке, где моделям ужасно трудно пробиться!

Во всяком случае так говорил Луи. Снова кольнуло: как он мог?! Точнее, как я могла?! Я и не думала, что Луи за меня заплатят. Разве не идиотка? Вообразила, что он — этакая фея, которая бесплатно доставляет телегеничных девушек достойным агентам. Но я ему показала, где раки зимуют! Сама выбрала агента и сбила проценты!

От радости я, наверное, перестала смотреть, куда иду, потому что меня отбрасывает к — ой! — мужчине с толстым портфелем и в рубашке с короткими рукавами, от него — простите! — к человеку, который поит таксу водой из бутылочки, а потом — извините! — я налетаю на девушек, которые везут выставочный стенд на колесиках. Все, хватит! Я в университет опаздываю.

Выхожу на пересечение Восемнадцатой улицы и Шестой авеню. Заметив такси с горящим знаком на крыше — по словам Луи, это значит, оно свободно, — я поднимаю руку.

Фр-р-р!

Ла-а-адно. Слава богу, вон едет второе.

Фр-р-р!

— Такси-и-и!

Ловко юркнув в просвет между мусоркой и зеленым автофургоном, какая-то женщина ухитряется проголосовать, хотя в руках у нее два пакета с продуктами, сумка, желтый детский рюкзачок и ребенок. Такси на дальней правой полосе пересекает две полосы по диагонали и с визгом тормозит в паре дюймов от ее туфли. Женщина рывком открывает дверь и уезжает.

Хм-м-м, понятно, стоять ближе, кричать громче. По ее примеру, я выхожу прямо на дорогу. Ой, мамочка! Тут машины. Поднимаю руку, растопыриваю пальцы и издаю свой первый боевой клич в Манхэттене:

— Такси-и-и-и-ик!

От сильнейшего удара по ягодицам меня выносит вперед, и — шлеп! — я налетаю на зеленый фургон, прижавшись ладонью и щекой к капоту, как очень большая и несчастная игрушка на веревочке.

Кто-то на меня кричит.

— Очень плёхой! Ты очень плёхой!

Уффф! Я поворачиваю голову и сталкиваюсь нос к носу с сердитым китайцем.

— Ты стать перед я. Я ты ударить! — кричит он, хотя стоит и так близко. — Ты очень плёхой!

— Извините… Простите… — запинаюсь я.

Откуда он взялся? Как я могла его не заметить? Я пытаюсь встать, но не могу сдвинуться с места. То, что меня ударило, никуда не делось. Я опускаю голову и вижу у себя между ног велосипедную шину и груду искореженного металла. По всей дороге разбросаны дымящиеся куски мяса. По бедру скользит что-то бурое и вязкое.

— Очень плёхой! — твердит китаец.

— Господи Иисусе! Да что это ты вытворяешь? — пронзительно кричит какая-то женщина.

До чего трогательно людское неравнодушие! Правда. Я соскальзываю с фургона, стараясь не задеть велосипед и лужи соуса, и кое-как выхожу на тротуар. Уже столпились зеваки, включая женщину с химической завивкой. Женщина размахивает большой сумкой с логотипом какого-то магазина и кричит. Теперь я вижу, что на китайца.

— Ты не туда ехал! А теперь девушка вся в курице генерала Цо!

Курица? Откуда она знает, что это курица? И кто, вообще, этот генерал Цо? Все до ужаса непонятно. Наконец разносчик отворачивается и тащит свой искореженный велосипед по тротуару. Мне очень не по себе. Может, он и ехал неправильно, но я должна была его заметить.

— Простите! — кричу я еще раз. — Мне очень жаль!

Он хмуро оборачивается.

— Ты очень плёхой!

После этого инцидента такси ловится без всяких проблем.

Я захлопываю дверцу. Мы живо отъезжаем от тротуара, окончательно испортив колесами чей-то обед, и направляемся в университет.

Колумбийский университет я выбрала по двум главным причинам: он в Лиге Плюща ^[46] и в Нью-Йорке. Вообще я немного кривлю душой: я ведь уже проговорилась, что подавала документы в Гарвард и в Университет Брауна, но меня не приняли. Так что выбор зависел от приемных комиссий не меньше, чем от меня самой. Самое смешное, когда я получила эти тощие конверты, мне было уже все равно. Даже полегчало. В Новой Англии будто знали, что мне туда не надо, что там слишком холодно, что это слишком далеко, что в моей судьбе все должно быть большим и ярким.

И теперь я здесь. В Колумбийском. Первый курс 1992 года насчитывает чуть больше тысячи человек. Я выхожу из такси на перекрестке Сто двенадцатой и Бродвея, и кажется, что они повсюду. Студенты с сумками книг и кусками пиццы. Студенты с ящиками молока, матрасами и галогеновыми лампами. Студенты…

— Простите, вы не выйдете из кадра?

…которых фотографируют, обнимают, которые плачут и машут родителям. Студенты в футболках, где изображено все, что угодно, от эмблемы «Гринписа» до поло-пони, и в обрезанных джинсах или слаксах.

Черт!

Я украдкой бросаю взгляд на свое отражение в окне полуразгруженного «олдсмобиля» и убеждаюсь, что дело плохо. Прическа как для диско-клуба, с шести утра благодаря тщательному начесу и четверти баллона лака почти не растрепалась. Огромные синие кольца со стразами, которые несколько часов назад привели в такой восторг Пупу, тоже никуда не делись. Как и мой макияж, включая контур для губ и блеск, от которого губы кажутся полными и пухлыми. Белый льняной блейзер, покрывшийся бурыми пятнами, был снят еще в такси, и я осталась в полосатом миниплатье без бретелек. А еще на мне синие сапоги с наборными каблуками.

Короче, злая близняшка Барби.

Черт! Сердце бешено колотился. В желудке все свело. Опять я не такая, как все! Не Сыворотка, так Пижонка. И чем я думала? Ну ее, эту пунктуальность! Я так и так опаздывала! И почему я не заехала в гостиницу за сумкой? Почему? Почему?!