Онлайн книга «Герда»
|
Иногда хочется хлопнуть себя по лицу. Иногда я это делаю. Немного помогает. Вернусь весной, едва сойдет широкая вода. В крае ручьев, тенистых логов, деревьев, древних как камни холмов, забывших свои имена. В стране единорогов, драконов и крепостей, заросших волшебным папоротником. В стране, где скоро будет зима, жила девушка, прекрасная, как рассвет, дочь звезды… Ну, как-то так примерно. Я пробовал найти эти стихи в Интернете, но, конечно, не нашел. Тогда я записал их как мог, сам. Ничего получилось. – Ничего стихи, – говорит Алька. – Сам сочинил? – Не… Это… Перуанская школа. – Перуанская школа? Ясно. Алька чешет подбородок. Ходит по комнате, нервно постукивает кулаком по стене, открывает ноутбук, что-то записывает, одной рукой быстро бегая по клавишам. – Как идет? – Нормально… – Алька смотрит в окно. – Нормально… То есть ненормально, не идет. За окном дождь. Ветер собирает воду с реки и тянет ее на дом. Погода плохая, Алька щелкает по барометру, барабанит пальцем, стрелка недвижима. Дождь – это надолго. – Совсем не идет, – повторяет Алька. – Как-то я не знаю. Не знаю, кто главный герой. Алька смотрит на капли, они разбиваются об окно прозрачными кляксами, сползают по стеклу причудливой сказочной вязью. Кажется, рассказ такой был – как сумасшедший ученый создал аппарат для общения с Богом, дождеграф, или что-то в этом духе, и всю жизнь ждал Послания, зашифрованного в каплях дождя. А когда Послание пришло, он был им крайне разочарован, потому что в Послании было одно лишь слово… – То есть я знаю, кто герой, но я не знаю, как его передать… Надо «Бег» почитать, наверное. «Бег» меня очень вдохновляет. Алька стала старше, серьезнее стала. Не разменивается на мелочи. Нет, футболку «Пришельцы – убирайтесь домой» она до сих пор носит. Но портрет Г.Ф. Лавкрафта, стоящего у кирпичной стены, убрала с рабочего стола на подоконник. Читает классику. Вчера заглянул – лежит на диване, в руках «Господа Головлевы». Суровый выбор. А на подоконнике виш-стопка – «Обломов», «На ножах», «Детские годы Багрова-внука». А по литературе у нас, между прочим, четыре. – «Бег» – это вершина, – рассуждает Алька. – Лучшее. «Мастер», конечно, тоже ничего, но слишком готичненько. Такой лавбургер с вомперами, девачко плачед. А вот «Бег» – это да, по-мужски. Невзирая. Алька показывает кулак, вбивает еще несколько слов в клавиатуру, грызет ногти. – «Бег» – это история, это эпоха, кровь… Грызет ногти яростнее. – Впрочем, у нас тоже история хорошая, – говорит Алька. – Вампилов бы позавидовал, между прочим. Алька начинает ходить по комнате, пинает мебель, хрустит кулаками. Театральная студия до добра не доводит, вот Алька теперь хочет стать драматургом. На полном серьезе. Сначала я думал, что дурит, так, очередная блажь, но, видимо, нет. «Господа Головлевы» просто так не читают, это уже серьезно. – Кстати, «Маленький принц» всем понравился, так что нам теперь разрешили. – Что разрешили? – Что-нибудь настоящее. Петр Гедеонович предлагает «Визит старой дамы», ну, только на наш лад. Вот думаю… Алька грызет тетрадь. – Думаю… История у нас хорошая, а поймать я ее не могу, – Алька трет лоб. Безжалостно, до красноты. – Все как бы за кадром, понимаешь? Как Луна. Луны может совсем за тучами быть не видно, а приливы-отливы все равно приходят, понимаешь? Понимаю. Что ж тут непонятного? – Не знаю, как это все выразить, – морщится Алька. – Драматургия – сложное искусство, но я… Она не ищет легких путей. Я знаю. – И что она тебе сказала? – спрашивает Алька. Я повторяю все то, что сказала мне Саша тогда, в последний раз. Ну, не все, конечно. – Это она правильно тебе сказала. Все правильно. Все… Алька стучит по клавишам. Старается при этом смотреть в сторону, тренирует слепой метод набора. – Ты, братец, лапша. И ничего с этим не поделать. Разве что… – Что? – Тебе надо записаться в бойцовский клуб. Тут я смеюсь. Представляю, как на мне отрабатывает приемы сборная борцов Нечерноземья. Да, кстати, я не такой уж тупой, как думает обо мне Алька. Но лапша. – А сегодня ты почту проверял? Я молчу. Она ведь и так знает, что проверял. Потому что я ее два раза в день проверяю. Всего лишь. Два раза для меня – это неплохо, пару месяцев назад я проверял ее почти каждый час. Сейчас более-менее, что такое два раза? Как зубы почистить, утром и вечером. – Частая проверка электронной почты приводит к разложению мозга, – говорю я. – А потом, что ее проверять? – Это да. А вообще, все эти почты все время врут. – Да, врут. – Времени нет, – успокаивает меня Алька. – У нее работы много сейчас, сам знаешь. А в Москве ни у кого нет времени, они там в пробках стоят. Вон Ада, как ей ни позвонишь, она все время говорить не может. Потому что в пробке стоит и стоит. Я не спорю. А чего спорить? – Герда тоже… – Алька морщится. – Тоже туда. Все реже приходит. – Реже? – спрашиваю я. – Ага. И только по вечерам, когда тихо. Шаги… Еле слышные. – Ну да, – соглашаюсь я. – Она теперь вообще не часто приходит. И под вечер в основном, правильно… – Интересно, почему она теперь так? – спрашивает Алька. – Почему редко? – Да у нее характер такой просто, – отвечаю я. – Самостоятельный. Обиделась на что-то, вот и не ходит. Может, посмотрели не так. Знаешь, собаки ведь такие чувствительные, на них не так посмотришь – и все. – Это точно, – Алька глядит на меня с подозрением. – Собаки очень чувствуют… Я молчу. – Они даже смерть предчувствуют, – говорит Алька. – Если кто-то в доме скоро умрет, собаки плачут. По загривку у меня бегут ощутимые мурашки, злые и кусачие. – Ну, хватит сказок, – обрываю я Альку. – Это ты маме нашей рассказывай. – При чем здесь сказки? Это правда. Это Алька говорит совершенно безапелляционно, как будто оно так и есть. – Правда, – повторяет Алька. – Все истинная правда. – Ты лучше про пьесу расскажи, – предлагаю я. – Как там дела, ты так и не сказала. – Полпервого действия, – объявляет Алька. – В общих чертах. Не, я, конечно, рыбу набросала, но… Что-то не нравится. Вообще, времена, когда героями становились такие люди, как ты, давно прошли. Ты не интересен мировой культуре, увы. |