Онлайн книга «Улыбка Кубы»
|
– Ты здесь самая красивая девочка! – воскликнул Саня, ни секунды не поколебавшись. – А если не врать? – Неправильно выразился? Хорошо… Ты здесь самая красивая женщина! – А если не врать? – Ну… я не знаю, как правильно… Ты здесь самая привлекательная… рыба! Так подойдет? Я засмеялась. – Ладно, замяли. Пусть буду красивой рыбой. Вау, смотри! Жареный поросенок! – я указала на общий стол закусок. – Это, кажется, свинья? Это вкусно? – Это маленькая свинья, поросенок. Представляешь, я его не пробовала ни разу в жизни. – Я тоже. Хочешь попробовать? – Конечно! Уже ради этого стоило приехать на Кубу! – Ради маленькой свиньи?.. Эээ… Как ты сказала? Просенка? – Поросенка! Да, хочу попробовать. А больше нигде не светит поесть его. В Москве в ресторанах жареные лягушки – пожалуйста, устрицы всякие, осьминоги – пожалуйста, а поросенка нет. Чернокожие официанты принесли виноград, папайю. В бокалы разлили сок и вино. Колебались язычки трех свечей в канделябре. – Почему вы, дети, одни? – вдруг спросила пожилая немка за нашим столиком. И поправила в ухе бриллиантовую сережку. До этого они негромко переговаривались с мужем, и казалось, не обращали на нас никакого внимания. – Где ваши родители? – она говорила с улыбкой, но голос ее был довольно строгий, и получалось как-то ехидно. Спрашивала она по-английски, и я тоже ответила по-английски: – Мы не дети. Нам по шестнадцать. – Самый опасный возраст. И нужно быть с мамой и папой. Вы – брат и сестра? Мужчина ковырялся вилкой в салате. Похоже, он не разделял мнение своей супруги о том, что мы должны быть с папой и мамой. – Нет, – честно ответил Саня. А я пожала плечами. Пусть думают что хотят! Саня наклонился ко мне и прошептал: – Джень, давай удерем от них? – А ведь больше некуда сесть, все столики заняты. – Совсем удерем! – А жареный поросенок? – Да ну его, Джень! Пусть они едят! – он посмотрел сначала на старушку, потом на старичка. Мы вскочили со стульев. Саня даже стул уронил от порывистости. Вернувшись, поднял, извинился: – Сорри. И мы похромали на берег моря. – Конечно, Сань, тебе не жалко уйти от праздничного стола. Ведь вы не отмечаете Рождество! – Не отмечаем. Мы в бога не верим. – А у вас столько церквей в Гаване! – В прошлом кубинцы были католиками. А сейчас мы не верим. – А во что верите? – В социализм. В революцию. – Революция была в пятьдесят девятом году. Сто лет прошло. Саня поднял попавшийся под ноги камушек и запустил его в мелкие волны. – Джень, знаешь, я тебе скажу, но это на нашем острове секрет. Не на Кайо-Ларго секрет, а на всем острове Куба. Ты умеешь хранить секреты? – он дружественно толкнул меня плечом. – Умею, – ответила я таким же толчком. – Я не верю в революцию и в социализм. Я не люблю Фиделя. И никто из молодых его не любит, – Саня запустил в волны еще один камушек. – Но почему, Саша? – Мы не хотим жить в бедной стране… Фиделя любят его ровесники и люди чуть-чуть помоложе. Дед мой – его фанат. А мы – нет. – Тот парень, в Гаване… Хосе. Он то же самое говорил. И хотел убежать в Америку. Ты тоже хочешь? – Нет. Я не убегу. Я слишком люблю Кубу. Погода на Кубе всегда хорошая. Туч почти не бывает. Ночью всегда просыпаются звезды. Море не замолкает ни днем ни ночью. Оно вечно молодо. В начале пляжа установлен одинокий зонтик, покрытый рыжими, как волосы Саньки, пальмовыми ветвями. Он тут как страж берега. А под ним единственный лежак. Мы сели на этот лежак. – Спой что-нибудь кубинское, Сань. – Хорошо. И он запел тихонько. Я думала, кубинские песни веселые, но эта была грустная. Тихая. Я ее слышала, и не раз, она была очень известна, но в устах Сани прозвучала почти незнакомо и немного печально. Беса ме… беса ме муче…
Пел он, обняв руками одно колено. Взгляд сначала в землю устремил, голова его постепенно поднималась, вот он в море смотрит, выше, выше, на звезды… а потом он руку на мое плечо положил, и я не отстранилась, не хотелось мне портить песню… как-то она здорово улеглась под рокот моря и шум волн. И вообще было приятно. – Очень красиво, Саш… а перевести сможешь? – Си. Это легко… это про любовь, надо жарко и сладко целоваться… – Взрослые песни поешь, амиго. Он убрал руку с моего плеча и посмотрел на меня строго. Конечно, было темно, но звезды и месяц светили, и я уловила его взгляд. – Взрослые! Эту песню написала школьница Консуэло Веласкес, ей было шестнадцать лет. – Как нам сейчас! Ничего себе! Правда? – Да. Она из соседней страны, Мексики. Но она умерла уже. – А песню весь мир знает. Песню, выходит… школьницы? – Си, так выходит… Теперь ты спой что-нибудь русское. – Я плохо пою. – Я тоже. – Нет, ты поешь замечательно. Вы, кубинцы, все музыкальные. Всё музыкальное и танцевальное вы делаете классно. Ой, ладно, попробую. И я запела тоже тихонько: Отчего так в России берёзы шумят,
Отчего белоствольные всё понимают,
У дорог, прислонившись, по ветру стоят,
И листву так печально кидают.
Я пойду по дороге, простору я рад
Может, это лишь все, что я в жизни узнаю,
Отчего так печальные листья летят,
Под рубахою душу лаская.
А на сердце опять горячо, горячо,
И опять, и опять без ответа,
А листочек с берёзки упал на плечо.
Он, как я, оторвался от веток…
[13]
Эта песня нравилась и папе, и маме, и мне с Алишкой. Я ее часто про себя напевала. И с Алишкой мы ее пели. Шли по березовому скверу недалеко от школы и пели тихонько, держась за руки. – Очень чудесно, – проронил Саня и сжал мое плечо. Так мы и сидели, под звездами, обнявшись. – А березы – какие они? Я представила, а вернее, вспомнила, березы. Недалеко от нашего дома есть небольшой березовый сквер. И около школы есть. Берез в России ой сколько! Наверное, как пальм на Кубе, а может, еще больше. Сейчас, зимой, они голые, но все равно замечательные. И мне вдруг показалось, что они совсем не хуже кокосовых пальм. Пальмы красивые, и березы тоже, просто они разные. Пальмы с серыми стволами, березы – с белыми. Как люди. Одни чернокожие, другие со светлой кожей… |