Онлайн книга «А ты постарайся!»
|
И вдруг Васька в своих серебряных туфлях появился во дворе. Вот это была картина! Самые настоящие долгоносики, остренькие, длинные носы, а блестят-то как! А как они скрипели! Васька Котов вышел в этих своих серебряных потрясающих туфлях, а я открыл рот и долго не мог закрыть его. – Такие туфли носят только на балах и только в Аргентине, – сказал Васька. – Вовнутрь-то, вовнутрь посмотри! Он снял туфлю, и я ошалело смотрел внутрь туфли на аргентинское клеймо. А Васька стоял на одной ноге, держась за мое плечо, важный и довольный. Еще бы! Там, в далекой Аргентине, пляшут на балу аргентинцы в серебряных туфлях, а теперь в них будет ходить по нашим бакинским улицам Васька Котов. Собрались ребята, охали и ахали, и трогали руками серебро. – Купили на толкучке, – рассказывал Васька. – Совершенно случайно. Абсолютно по дешевке достались, просто-напросто повезло… Кто-то попросил померить, и Васька сразу ушел. Померить он никому не хотел давать. В этот вечер мы с ним пошли в оперетту. Я босиком, а он в своих долгоносиках. Некоторые оперетты мы раз двадцать видели, а тут новую оперетту показывали. Честно говоря, мы только потому и ходили на эти спектакли, что через забор лазали. А так с гораздо большим удовольствием в кино пошли бы. Рядом с его серебряными туфлями нелепыми и безобразными казались мои собственные пыльные ноги, а пальцы, казалось, смешно топорщатся во все стороны. Да и другие мальчишки в оперетту босиком ходили, никто на них особого внимания не обращал. Ничего такого в этом не было, тем более оперетта в летнем саду помещалась. Васька меня на забор подсадил, снял туфли и мне протянул. Ему в них на забор никак было не забраться. А мне с этими туфлями сидеть на заборе тоже неудобно. Одной рукой туфли держать, а другую ему протягивать. Кричу: – Давай скорее руку, а то свалюсь! Он замешкался, стал почему-то носки снимать, хотя и в носках можно было лезть спокойно. Как раз ребята подошли, торопят, никому неохота в оперетту опаздывать. В общем, он мне руку подать не успел, я не удержался и на ту сторону свалился вместе с туфлями. Хорошо еще, удачно упал, ничего такого не приключилось. Только в рот земля попала. Я эту землю выплюнул, встал, отряхнулся и жду, когда Васька появится. Ребят-то там много, помогут ему на забор подняться. А он все не появляется. Мимо прогуливаются люди по широкой аллее в ожидании звонка и, как мне кажется, на меня поглядывают. Тогда я надеваю Васькины туфли на свои ноги и отхожу в более темное место. Но Васька все не появляется. Я еще немного постоял и пошел к выходу. А прямо мне навстречу милиционер ведет Ваську за руку. На одной ноге у него носок, а другим носком он вытирает слезы. Васька, как только увидел меня в своих туфлях, заорал не своим голосом на всю оперетту: – Свои грязные ноги засунул в мои туфли!!! Аааааа!!! Даже милиционер растерялся. – Ты мне смотри вырываться! – говорит. – Ишь ты! В одном носке в оперетту собрался, да еще вырывается! – Это правда! – кричу я. – На мне его туфли! – Не суйся не в свое дело! Тоже мне защитник нашелся! Милиционер меня и слушать не хотел. Во– круг говорят: – Смотрите-ка, смотрите, у парнишки носок на одной ноге… – А по-вашему, если бы он в двух носках явился сюда, было бы лучше? – Ему бы на сцену в таком опереточном виде! Я стал снимать туфли, чтобы Ваське отдать, но меня оттеснили. Ведут Ваську в пикет. Впереди большущая толпа. Ну и дела! Пока Ваську вели, он все время оборачивался и повторял: – Снимай мои туфли! Снимай мои туфли! Он только о туфлях и думал, смелый все-таки человек, совсем не думал о том, что попался. Я все старался в пикет пройти, но меня не пустили. И чего он за свои туфли расстроился? Не мог же я их все это время в руках держать! Подумаешь! Как будто бы их помыть нельзя! Я подхожу к фонтану и тщательно мою его туфли. Все старался поглубже засунуть руку в носок, чтобы как можно лучше вымыть. И вдруг замечаю, как эти прекрасные туфли расползаются, а блестящая серебряная краска слезает, как чешуя с рыбы… В это время из пикета выходит Васька и направляется ко мне. Подходит. Я стою, опустив голову, держу в каждой руке по туфле. Его лицо бледнеет при свете фонарей. – Ты стер мое аргентинское клеймо?! – спрашивает он сдавленным голосом. Васька Котов выхватывает у меня свои туфли. – А почему они мокрые?! – вдруг кричит он и бежит к фонарю. Там, у фонаря, он сразу замечает всю эту ужасную непоправимую перемену со своими туфлями… – Это не мои туфли!!! – кричит он. – Все смылось… смылось… смылось… – твержу я. – Как это смылось?! – орет он визгливо. Распахнулись двери зала. Народ хлынул из дверей и увлек нас к выходу. Я потерял в толпе Ваську, но при выходе он снова оказался рядом со мной и прошипел мне в самое ухо: – Отдавай мне новые туфли… слышишь? Отдавай! Я понимал его. – Какие были! – прошипел он. В это же самое время мне наступили на ногу, я скорчился от боли и крикнул ему со злостью: – Пошел ты от меня со своими долгоносиками! – Ах так! – крикнул он и, рывком вырвавшись из толпы, помчался вверх по улице по направлению к дому, а я пошел за ним. Всю ночь мне снились танцующие аргентинцы в серебряных ботинках, а когда под утро мне стали сниться танцующие крокодилы в серебряных ботинках, я в ужасе проснулся. Пришел Васька. В каких он был рваных сандалиях! Трудно даже себе представить. Каким-то чудом эти сандалии держались на его ногах. – Мне нечего надеть, – сказал он тихо. Я смотрел на его сандалии, вздыхая и сочувствуя ему. – А те никак нельзя зашить? – спросил я тихо. – Никак, – сказал он. – Неужели никак нельзя зашить? – Они не настоящие, – сказал он, опустив голову. – А какие же они? – Они картонные, – сказал Васька. – Как?! – Они театральные, – сказал Васька. – Все равно бы они развалились… – Как то есть театральные? – Ну, специально для театра, на один раз… у них там делают такие туфли на один раз… |