Книга Жизнь и приключения чудака, страница 40 – Владимир Железников

А я, вдохновленный своим озарением, чувствуя, что именно надо делать, находчиво вставил:

– Пойдем все вместе.

– Ну что ж, – решительно произнес дядя Шура, – в самом деле, почему бы нам не пойти вместе?.. Одевайся! – А сам вышел на лестничную площадку и вызвал лифт.

И я вышел следом за ним, и мы стояли у лифта и ждали Наташку.

Один раз он в нетерпении открыл дверь и попросил Наташку поторопиться. А она уже была в пальто и натягивала ботики.

Пришел лифт, и дядя Шура крикнул:

– Наташа, быстрее!.. Что ты копаешься…

Он не успел закончить фразу, потому что на лестничную площадку вышла Наташка… без пальто и без ботиков.

– Чего же ты? – удивился дядя Шура.

– Я не пойду, – сказала Наташка. – Я передумала. Я буду ждать тебя дома. – И закрыла дверь квартиры.

Я чуть не заревел в голос. Мой план был так близок к осуществлению! И снова рухнул.

* * *

Сначала Петька ни за что не соглашался отдать Рэду. Я ему и про Надежду Васильевну все рассказал, и про дядю Шуру, и про Наташку, и про их семейную жизнь, и про то, что счастье этих троих в его руках.

А он мне на эту откровенность ответил:

– А если они будут не так ее кормить?.. Погубят собаку.

Тут я возмутился, даже хотел треснуть его по башке и уйти. Я снова сказал, что он не знает дяди Шуры, что тот известный детский хирург. Сердце оперирует. А он со своей жалкой собачонкой совсем потерял голову.

– Дети – это дети, – не сдавался Петька. – А собака – это собака.

Я бы давно ушел, плюнул на него и ушел, но положение было безвыходное. От волнения у меня закружилась голова, это у меня часто бывало и раньше. Дядя Шура сказал, что в медицине этот факт широко изучен и не представляет никакой опасности.

– Конечно, собака – это друг человека, – примирительно сказал я, – но ты в этом не знаешь меры.

– Может, ей что-нибудь другое отдать? – предложил Петька. – Железную дорогу. Ценная вещь. Ее можно разбирать и собирать.

– Послушай, – закричал я, – неужели ты не понимаешь – нам нужна собака!

И я снова стал ему выкладывать подробности нашей истории.

Так мы беседовали битых два часа. Он и плакал, и стонал, и жаловался, что Рэда пропадет без него, а он без Рэды… Потом повел меня к себе домой, чтобы познакомить поближе с Рэдой, показывал, где она спит, из какой миски ест. Я совершенно осатанел от него.

В довершение он пожелал, чтобы я дождался его родителей, а когда они пришли, то он, представляя меня, сказал, что я тот самый «типус», который обозвал его вором. При этом он стал хохотать. И его родители не ругались, а тоже поддержали его в этот хохоте. Только в конце, провожая меня к двери, он еле слышно выдавил:

– Согласен, – и быстро добавил: – Если, конечно, Рэда не откажется.

* * *

Наташка вооружилась полностью: в руке у нее были поводок и ошейник.

Мы были молчаливы и сосредоточенны. Наташка волновалась перед встречей с Малышом. А я дрожал от сложности собственного плана. Что, если Петька передумал, если он куда-нибудь скрылся? И прочее, и прочее, и прочее.

– Как ты думаешь, он меня не забыл? – спросила Наташка.

Она имела в виду, конечно, Малыша. «Ох, уж эти разнесчастные собаколюбители, Петька да Наташка! – подумал я. – Здесь голова лопается в поисках правильного выхода, а им бы только увидеть свою собаку!»

– Забыл! – ответил я с некоторой злостью. – Забыл, забыл.

Она была поражена, видно, моим резким тоном и некоторое время шла молча. Затем все же сказала:

– Нет, не забыл. Собаки никогда не забывают. А ты не знаешь.

– А люди? – спросил я.

– И люди тоже, – ответила Наташка.

– Замечательно! – закричал я. – Значит, люди такие же умные, как собаки.

И вдруг я остановился как вкопанный. Даже не я сам, а что-то во мне остановилось.

Я замер и прислушался к себе: все внутри у меня затрепетало.

– Ты что? – с подозрением спросила Наташка.

– Подожди, – сказал я. Права была тетя Оля, когда мне, дураку, вдалбливала: «Обдумай все возможные пути к цели, но выбирай всегда самый бесхитростный. В закоулках легко заблудиться». – Мы, кажется, ошиблись дорогой. – Я ударил себя по лбу: – Он же просил нас зайти за ним в музыкальную школу. Он музыкант, – соврал я. – Играет на этой… на флейте.

И вот тут-то произошло самое неожиданное: это было открытие, которое привело эту историю к доброму концу, и в этом открытии весь мой предыдущий план, вся моя хорошо выстроенная математическая формула полетела в тартарары.

Ибо, вместо того чтобы идти к Петьке добывать несуществующего Малыша, я повел Наташку совсем в другом направлении. Этот путь был простой и привел в музыкальный класс Надежды Васильевны.

Не раздумывая, я постучался в двери класса, из-за которой, конечно, доносилась игра на виолончели.

Музыка тут же оборвалась, и я услышал ее торопливые шаги. Дверь открылась…

Я увидел ее лицо: в первый момент оно было строгим. Потом стало испуганным. Наконец губы ее, которые за секунду до этого были крепко сжаты, опомнились первыми и улыбнулись.

Я в ответ тоже улыбнулся ей и даже легкомысленно, неизвестно почему, видно от волнения, подмигнул, но она этого не заметила.

Это было видно по ее глазам. Они меня не видели, они смотрели мимо. И только тут я вспомнил, что пришел к Надежде Васильевне не один, что рядом со мной Наташка.

Робко я оглянулся на нее.

Она стояла, низко опустив голову, сжав в руке собачий ошейник и поводок.

Но вот она посмотрела на меня – зрачки ее глаз буравчиками сверлили меня, – перевела взгляд на Надежду Васильевну и попятилась.

– Зачем вы обманули меня? – спросила Наташка.

Только тут я понял: Наташка решила, что мы с Надеждой Васильевной в сговоре.

– Это я один, – сказал я. – Ты потом поймешь.

Я не сделал за Наташкой ни полшага, как стоял, так и остался стоять: решил, что если она вздумает убежать, то все равно ее не уговоришь.

Наташка болталась где-то за моей спиной и вот-вот должна была броситься в бегство по длинному школьному коридору.

Это я понял по глазам Надежды Васильевны, которые не отрываясь следили за Наташкой.

Вот это были глаза!

Я никогда в жизни не видел таких говорящих, зовущих глаз. Даже не знал, что могут быть глаза, когда не надо слов, просьб, когда и так все понятно. Веки у Надежды Васильевны чуть-чуть дрожали.

Может быть, я не имел права так поступать. Может быть, я не должен был приводить сюда Наташку и тем самым распоряжаться ее судьбой. Ведь никто никому не давал права распоряжаться чужой судьбой, это я знал, знал, а все равно распоряжался! Вот тебе и прямой и короткий путь, без закоулков.