Онлайн книга «Чучело-2, или Игра мотыльков»
|
Подходим в напряженке. Джимми радостно бросается к девчонкам, но Ромашка отпихивает его. Губы у нее накрашены помадой, в ушах сережки с камушками, дорогие, материны. Солнце в них играет желтыми и синими огоньками. Она смотрит мимо нас, ни ответа нам, ни привета. Вот, мол, я такая гордая, знайте: ничего я не прощаю. А Каланча машет нам ручкой: — Мяу! «Тоже мне, кошка! — думаю. — Научилась у Ромашки!» Глазастая проходит вперед, мы молча идем за нею. Чувствую: Ромашка ненавидит ее, вцепилась бы ей в шею своими острыми зубками и укусила бы до крови, если бы решилась. От нее веет холодом и злостью. Входим в квартиру. Располагаемся. Глазастая говорит: — Зойка!.. Расскажи по порядку! Чтобы им все было понятно, как в азбуке, от «А» до «Я»! — Смотрит на них и улыбается. Вот, думаю, выдержка. Следую ее примеру, спокойно рассказываю про мотоцикл, про то, как мы отдавали деньги Судакову и как я сверток с деньгами уронила. — Ну ты шляпа! — вздыхает Каланча. — Их же могли увести… Любой прохожий… — Не увели, — обрываю, вспоминаю про ее штучки с Куприяновым, вставляю ей фитиль: — Тебя же там не было. Она нисколько не обижается, хохочет: — Я бы не прозевала, я бы у тебя их из-под носа увела! Злюсь, но не обращаю на нее внимания, продолжаю клеить в красках про Попугая. Они в отпаде — от Попугая никто такой прыти не ожидал. Потом выгребаю тысячу из карманов и бросаю на стол. — А остальные? — спрашивает Ромашка, не глядя на Глазастую. — Все тут, — говорит Глазастая. — Зойка, верни всю монету хозяйке! Мы же не воры. Взяли для общего дела. Не нужны — возвращаем. Каланча и Ромашка молчат. Лица у них настороженные, ждут подвоха. Кажется, будет драчка. Иду за деньгами. Интересно, что Глазастая будет делать. Неужели отдаст всю монету Ромашке? Приношу ее рюкзак с семью тысячами и сверток Судакова с двумя. Смотрю на деньги. Думаю: «Может, правда, лучше их отдать Ромашке и забыть про все? А дальше ее дела». Глазастая открывает рюкзак, мы следим за нею, всовывает туда остальные деньги, задраивает его, протягивает Ромашке. И вдруг говорит: — Вернешь родителям! Ее слова — как взрыв бомбы, а потом тишина. Каланча сидит с открытым ртом. Ромашка балдеет, по лицу красные пятна идут. Ну а я радуюсь, я в отпаде, это новый поворот, Глазастая — умница! — Ну дела-а! — хохочет Ромашка. — А что я им скажу? — Да, что она им скажет? — подхватывает подпевала Каланча. — Отец прибьет, — мрачно добавляет Ромашка. — Не прибьет, — успокаивает ее Глазастая. — Ты же говорила, он тебя обожает. — Обожает? — нервно переспрашивает Ромашка. Крашеные губки расползаются в ухмылке. — Может быть, только очень индивидуально, по-своему: сначала деньги, потом меня. Он из-за них кого хочешь удушит. — А я верила, — признается Глазастая, — думала, ты у него на голове сидишь. Ромашка не отвечает, глаза сухие, но слова произнести не может — видно, боится сорваться. — Ну а мать? — спрашивает Глазастая. — А-а, она всегда за него… Курица. Теперь уже и Глазастая молчит. И я тоже молчу — а что тут скажешь, если такая неожиданность. — Родители… — вздыхает Каланча. — С ними не заскучаешь. Всяк по-своему хорош. Моя, например, вчера хотела подложить меня под своего хахаля… Коньячком угощали… А я коньячок выпила, а им крутанула динамо. — Как — подложить? — не понимаю. Мутит почему-то… — Замолчи, Каланча! — цедит Глазастая. Вскакиваю, убегаю. Пью воду, зубы стучат о стакан. Слышу: — Берите по куску, — предлагает Ромашка. — Остальное — мое дело. — Деньги надо вернуть, — отвечает Глазастая. Спокойно так отвечает, без нерва. — Ты на меня не сердись, но так лучше будет. — Катись ты в задницу! — срывается Ромашка. — Надоело!.. Пошли, Каланча! Слышу: из комнаты доносится шум, двигают стулья, раздаются торопливые шаги. — Уйди с дороги, Глазастая! — говорит Ромашка. После этого наступает тишина. Прислушиваюсь, но все молчат. Потом голос Глазастой — медленный, тянучий, неохотный: — Отдай деньги и вали на все четыре! — Уйди! — В голосе Ромашки угроза. — По-хорошему прошу. В последний раз… И снова тянет Глазастая, точно она слова произносит через силу: — Ты же знаешь меня, Ромашка, я не отступлю. — Бей ее, Каланча! — вдруг орет Ромашка. Что-то там падает, кто-то вопит, и сквозь весь этот шум прорывается безумный голос Глазастой. Она наконец-то просыпается: — Фас, Джимми! Возьми их! Пугаюсь, думаю: «Джимми порвет девчонок!» Не помня себя, врываюсь как сумасшедшая. Все молчат, стоят как завороженные. И я теперь их различаю и догадываюсь, почему Ромашка и Каланча такие застывшие, — они боятся Джимми! Ищу его глазами: вижу — лежит в углу, морда между лапами, весь пришибленный, виноватый, бьет хвостом по полу. Смеюсь, понимаю: он и не собирается выполнять приказ своей хозяйки. Смотрю на Глазастую, и тут мне делается страшно, тут я понимаю, почему Ромашка и Каланча такие застывшие. В вытянутой руке Глазастой финка! Смотрю на финку, оторваться не могу. Красивая финка, автомат, лезвие длинное, узкое, кончик ножа тонкий, как игла. Иду к Глазастой, финка меня притягивает, оказываюсь между нею и девчонками. Те пользуются этим, рвут к выходу. Глазастая отшвыривает меня и снова встает у них на дороге, рука с финкой упирается в Ромашкину грудь. Ромашка ухмыляется: хватит, мол, дурака валять. У меня тоже губы сами собой растягиваются в улыбку. Вот-вот мы все начнем хохотать. Но Глазастая отступает, проводит лезвием по своей ладони, делает ладонь лодочкой, и сразу вся эта лодочка наполняется кровью. — Ты что?! — ору. — Себя не жалею, — говорит Глазастая. Она вытирает окровавленную ладонь о джинсы, оставляя на них темный след. — И тебя, Ромашка, не пожалею. — Бешеная стерва! — выдавливает Ромашка. — На, подавись! — Швыряет Глазастой рюкзак с деньгами. — Умыла ты меня! После этого Глазастая отступает в сторону, не пряча финки, и Ромашка с Каланчой уходят. Нож щелкает, лезвие скользит внутрь рукоятки. Хватаю Глазастую за руку: — Покажи! Она нехотя открывает ладонь. Разрез у нее глубокий, пересекает ладонь надвое. — Что же ты наделала, дуреха? — вырывается у меня. Тут же пугаюсь, что обозвала Глазастую «дурехой», думаю: «Сейчас она мне врежет!» |