Онлайн книга «Подарки фей»
– Доктор Брейк сказал, что это предмет профессиональный, так что в дураках уже оказалась я сама. Ведь это могло быть что-нибудь такое, о чем леди не подобает слышать… Но триумф заключался совсем в другом. Отец попросил меня сыграть на арфе. А я как раз разучивала новую лондонскую песню – ведь не целыми же днями я лазаю по деревьям, – и для них это оказалось сюрпризом. – Что же это за песня? Спой и нам, – попросила Уна. – «Я влюбился в прекрасный цветок». Песня не очень трудная для пальцев, но потрясающе грустная. Филадельфия откашлялась, прочищая горло. – Для моего возраста и веса у меня очень глубокий голос, – пояснила она. – Контральто, хотя и не сильное. 
И она запела, темнея лицом на фоне пурпурно-розового заката: Я влюбился в прекрасный цветок, Хоть и знал, что увянет он вскоре, Что погибнуть придет ему срок И останусь я в грусти и в горе. – Правда, трогательно? Последняя строка поется очень низко, на пределе моего голоса. Жаль, что тут нет арфы. – Она наклонила подбородок и набрала воздуху для следующего куплета: О, не дуйте так буйно, ветра, Не студите цветочек мой милый! Хоть подходит разлуки пора, Разлучаться мне с нею нет силы! – Замечательно! – воскликнула Уна. – Ну и как, им понравилось? – Понравилось? Они были потрясены – просто ошеломлены. Если бы я не видела этого собственными глазами, моя дорогая, я бы никогда не поверила, что могу вызвать слезы, настоящие слезы у четырех взрослых мужчин. Ренэ просто не мог этого вынести. Он чувствителен, как истинный француз. Он закрыл лицо руками и прошептал: «Assez, Mademoiselle! C’est plus fort que moi! Assez!» [6] Сэр Артур громко высморкался и вскричал: «Убей меня Бог! Это будет похуже битвы при Ассае!» А отец просто сидел, и слезы струились у него по щекам. – А доктор Брейк? – Он подошел к окну и сделал вид, будто смотрит в сад. Но я-то видела, что его толстые плечи вздрагивали, как будто от икоты. Это был триумф! Я бы никогда его не заподозрила в сентиментальности. 
– Жаль, что я этого не видела! Как бы я хотела оказаться на твоем месте! – вскричала Уна, от волнения сжимая ладони. Пак прошуршал в папоротнике, вставая на ноги, и большой неловкий июньский жук с размаху врезался в щеку Уны. Пока она терла щеку, послышался голос миссис Винси: она извинялась, что Пэнси нынче опять закапризничала и она из-за этого не успела вернуться раньше помочь Уне процедить и слить молоко. – Ничего, – отвечала Уна, – немного подождать не вредно. Это что там, старушка Пэнси топочет по нижнему лугу? – Нет, – сказала миссис Винси, прислушиваясь. – Больше похоже на коня, скачущего по лесу небыстрым галопом. Но там нет никакой дороги. Ага, это, наверное, один из Глисоновых жеребят вырвался за ограду. Проводить вас домой, мисс Уна? – Спасибо, не стоит. Что мне сделается? – сказала Уна и, спрятав свою скамеечку за ствол дуба, быстро зашагала домой сквозь проходы, которые старик Хобден нарочно оставлял для нее в зеленых изгородях. ПО ПУТИ В БРУКЛЕНД Немало успел повидать я на свете — И вновь я дурак дураком: В лесу на дороге я девушку встретил, В Брукленд идя прямиком. Цветут огоньки лесные — Да некому оборвать. Навеки одна мне отныне нужна, И век мне о ней тосковать! В ту ночь было душно, спирало дыханье, Зарницы сверкали вдали, И странное шло колдовское сиянье Откуда-то из-под земли. Лишь раз улыбнулась, лишь раз оглянулась И молча ушла она прочь. Но сердце в груди моей перевернулось И ум помутился в ту ночь. 
Зачем, о зачем бередишь ты мне душу, Веселый венчальный звон? Скорее утопленник выйдет на сушу, Чем буду я обручен! Скорей уродится ячмень и пшеница На пашнях морского царя, Чем на другой соглашусь я жениться И встану у алтаря! Скорее уйдут под волну приливную Холмы со стадами овец, Чем я позабуду свою дорогую, С другою пойду под венец! Хочу одного я: дорогой лесною Под ливнем брести напрямик И ту, что в ночи повстречалась со мною, Увидеть еще хоть на миг. Цветут огоньки ночные — Не тронуть, не оборвать. Навеки одна мне отныне нужна, И век мне о ней тосковать! Нож и кремень
ПРОГУЛКА ПО ХОЛМАМ Прибрежные наши холмы-исполины Стократ мне милей, чем леса и долины. Не раз я проехал, не раз проскакал С восточного мыса до западных скал. Вон там, на востоке, пустынные кручи — От века ласкает их ветер могучий. А там, на утесе, старинный маяк — Столетьями шлет он сигналы во мрак. Зеленые склоны, соленые дали — Немало они парусов повидали. А вон в котловине пастуший костер: Овец там пасут с незапамятных пор. Прошедших времен имена и прозванья, Ушедших племен вековые преданья… Как небо и ветер, как твердь и вода, Холмы эти в Англии были всегда! Тенисты леса, плодородны долины — И все же милей мне холмы-исполины. 
В августе детей отправили к морю. На целый месяц они поселились в тридцати милях от дома, в небольшой, сложенной из песчаника деревушке среди каменистых, обветренных прибрежных холмов. Они подружились со старым пастухом, по имени мистер Дудни, который знал их отца еще мальчиком. Выговор у него был не такой, как в их краях, и некоторые вещи он называл совсем иначе; но он всегда понимал, чего им хочется, и позволял им ходить за собой повсюду. Жил он в крошечном домике в полумиле от деревни; там, в тепле у очага, который топили углем, его жена выхаживала больных ягнят и варила тимьяновый мед, а Старый Джим, отец молодого пса, что пас теперь овец вместе с мистером Дудни, лежал, вытянувшись, у входа. Дети приносили Старому Джиму говяжьи кости (овчаркам никогда не дают баранину), и если мистер Дудни был со стадом далеко от дома, хозяйка посылала Джима проводить их. |