Книга Отпуск по ранению, страница 38 – Вячеслав Кондратьев

– Не вы это сделали, – огорошил лейтенант Сашку и уперся опять взглядом.

У Сашки упало сердце – неужто продал кто Володьку? Но с виду не смутился, непонимающее лицо сделал и нарочито удивленно протянул:

– Разве не я? Тогда чего меня допрашиваете?

– Вы мне дурочку не валяйте! – прикрикнул лейтенант. – Советую правду говорить.

Сашка лихорадочно соображал: конечно, лейтенант до него кое-кого из ребят спрашивал, может, кто про Володьку и вякнул, но без уверенности. Чтобы все это выяснить, надо долгое дело тянуть, а Сашка тут, на месте, вину свою признает, ни от чего не отпирается. Надо свою линию гнуть, и все! Изобразив на лице покаяние, Сашка пробормотал:

– Чего мне темнить, товарищ лейтенант… Виноват, и все. Если можно простить, простите. А нельзя… ну что ж, тогда отвечать буду. Сгоряча только это сделано… в лихорадке. У меня ж тридцать девять и пять было…

– Знаю, – сказал лейтенант. – Но отвечать придется, – он поднялся. – Можете идти.

– Совсем? – вскочил Сашка радостно.

– На днях вызову. Подумайте за это время, стоит ли на себя чужую вину брать.

– Есть подумать! Только вина-то моя, никуда не денешься.

– Идите.

Старшая сестра, когда Сашка вышел, посмотрела с любопытством и вроде хотела спросить его что, но поостереглась, ведь от начальника Особого отдела выходил Сашка, особенно не поспрашиваешь.

Володьке, конечно, Сашка про это ни звука.

День прошел, другой, а Сашку не вызывают… Что ни говори, на сердце все же скребло. Пусть трибунал сейчас, в войну, и не страшный, потому как все сроки передовой заменяют, а там-то – до первой крови, как ранило, так и искупил свою вину, а от передка Сашке все равно никуда не деться, как рана заживет, так и айда туда! Но посасывало на душе противно – сроду Сашка ни под каким судом-следствием не был, а вот довелось, кажись…

Но о сделанном он не сожалел. Он себя благоразумней Володьки считал и похитрее, может. Тот бы с этим лейтенантом из Особого схватился бы сразу, начал правоту свою доказывать, а еще, не дай Бог, если б лейтенант ему чего грубое врезал, и за пистолет схватился. Он такой, Володька этот, сперва натворит чего, а потом подумает.

Вообще пистолет этот покоя Сашке не давал. Сколько раз говорил он лейтенанту: брось ты его к лешему, зачем он тебе сейчас? А Володька только лыбился в ответ – я, говорит, с детства оружие всякое обожаю, сколько пугачей у меня было, не перечесть, а перед армией раздобыл "смитт-вессон" настоящий, а за этим "вальтером" я, говорит, полночи по полю боя полз к фрицевскому офицеру убитому, ни в жизнь не брошу! Чудак, право. А при его характере разве можно ему оружие в кармане иметь?

Через пару дней вызвали Сашку опять… Шел он с сестрицей к тому корпусу, и на душе было смутно, кое-какой страшок примораживал сердце, только одно легчило: может, выяснится все окончательно, неизвестность-то хуже всего.

Лейтенант принял его спокойно, спросил даже, как он себя чувствует, нет ли температуры. Сашка ответил, что температура нормальная и чувствует себя ничего, отоспался чуток, передохнул, хотя со жратвой пока недостача, не хватает пока еды.

– С лейтенантом, с которым пришли, из одной части вы?

– Нет. В пути познакомились, – ответил с беспокойством Сашка.

– Так… – протянул лейтенант, поглядывая на Сашку как-то раздумчиво и с некоторым любопытством, без напора и зла. – Значит, только по дороге познакомились?

– Да.

– Дальше идти можешь? – перешел вдруг лейтенант на "ты".

– Куда это? – удивился Сашка.

– Ну… в другой какой эвакогоспиталь.

Тут еще больше удивился Сашка – к чему это лейтенант клонит и как на это отвечать?

– А зачем, товарищ лейтенант? – закинул осторожно Сашка.

– А затем, – постукивая карандашом и глядя на Сашку, сказал лейтенант, – чтоб духу твоего здесь не было! Понял?

– Понял! – радостно воскликнул Сашка. – Я, товарищ лейтенант, домой задумал, мать повидать, пока вне строя. С тридцать девятого служу. Значит, можно?

– Держи свою санкарту и мотай куда хочешь – домой ли, в другой госпиталь, но чтоб я тебя здесь больше не видел. Ясно?

– Ясно, товарищ лейтенант! Значит, не будут меня судить?

– Я сказал – мотай, да поскорей. И без болтовни. По-тихому.

– Понятно! Сегодня после обеда и махну.

– И смотри, – погрозил лейтенант рукой, – чтоб таких эксцессов больше не повторялось. Скажи своему лейтенанту. Распустились там, думаете, все теперь можно… Иди.

Сашка подскочил резво, повернулся по-строевому, но, когда из дверей выходил, улыбку спрятал и к сестре подошел с видом безразличным. Зато к лейтенанту Володьке мчал на рысях.

Хоть и понял Сашка по последним словам лейтенанта, что догадался тот про Володьку, но, видно, Сашкино дело ему было легче закрыть, потому и не стал особо разбираться, только дал Сашке понять напоследок, что правду-то он знает, что обвести его Сашке не удалось. Да не важно это, главное, закончилось все благополучно.

– Понимаешь, – говорил он Володьке, отведя того в сторону, – я с лейтенантом этим осторожненько беседовал, покаялся, как положено, все тихо, мирно, вот он и отпустил. А ты бы на басах начал, знаю я тебя, и все дело испортил.

Володька хлопнул его по спине сильно, даже покачнулся Сашка, закашлялся опять, хотел было что-то сказать, но, махнув рукой, отвернулся, протер глаза и только потом, немного успокоившись, сказал дрогнувшим голосом:

– Я, Сашка, ничего не боюсь – ни трибунала, ни передка, но, когда бросил эту тарелку, опомнился – мать же меня ждет, а я по своей глупости встречи ее лишаю. Ведь ребята мои наверняка отписали ей, что ранило меня, мы ж там адресами менялись. И будет она меня ждать… Да что говорить, должник я твой на всю жизнь…

– Чего там, – махнул рукой Сашка, – обошлось, и ладно.

– Я к врачу побегу за санкарточкой. Вместе отсюда и смотаемся. – И убежал.

А Сашка, завернув цигарку, закурил неспешно, и легко у него на душе, спокойно. Что ни крути, а история эта нервишек стоила, если по-честному, то совсем не "наплевать" было Сашке.

Вскоре вернулся Володька, расстроенный и обескураженный – не дал ему врач санкарту, не отпускает, – и опять матюжком зашелся. Тут Сашка не выдержал, давно на языке вертелось:

– Что ты, Володь, все матом и матом? Я из деревни и то такого не слыхивал. Нехорошо так, к каждому слову.

Лейтенант рассмеялся:

– Прав, Сашок, нехорошо. Но я ж с Марьиной Рощи…

– Что это за роща такая? – удивился Сашка.

– Район такой в Москве… Понимаешь, со шпаной приходилось водиться. А с ней – кто позаковыристей завернет, тот и свой в доску… А вообще-то я сын интеллигентных родителей…