Онлайн книга «Переулок капитана Лухманова»
|
— Вот что, снимай это дело. И повесь вон туда, на батарею. А я устрою горячую воду… — Ой, Мак… неудобно… — Хочешь помереть от чахотки? Да не стесняйся: никого дома нет… То, что не надо стесняться его, Мака, подразумевалось как бы само собой. Они же спаслись от одной беды! Он сбросил ботинки и, оставляя мокрые следы, убежал в ванную. Сдернул с гвоздя жестяное корытце, грохнул им об эмалевое дно, пустил из крана тугую струю. Вода была вполне горячая, без скидок на морозы. Корытце отозвалось жаром, паром и гудением. Мак положил над ним, поперек ванны, полку от старого стеллажа, получилась скамья. Он сбегал на кухню, принес тюбик горчицы, выдавил в воду желтого червяка, разболтал. Горячо, но терпимо. Так и надо. — Маша, где ты там? Иди сюда! — Куда идти? Я заблудилась! Такая квартирища… Мак выскочил в прихожую. Маша смущенно топталась на коричневых половицах голыми белыми ногами. — Пошли… — Ой… — Она слегка заупиралась, видимо машинально. Мак взял ее за локти, буквально вдвинул в ванную. Рывком усадил на скамью, развернул. Маша снова ойкнула и вздернула ноги. Мак ухватил их за щиколотки, решительно поставил в корытце, жестяное дно гулко прогнулось. — Ай, Мак! Горячо же! — Не дрыгайся! Скоро притерпишься… — Я сварюсь! — Зато не будет никакой простуды. Это мамино решительное средство… Все-таки приятно чувствовать себя спасителем слабого симпатичного существа. Этакое пушистое тепло щекочет жилки… Впрочем, «существо», наверно, не столь уж беспомощное. Да и симпатичности у него — одни лишь веснушки. Они, кстати, совсем теперь не видны — растворились в свете желтого плафона… Хотя нет, иногда нее же проблескивают. Маша опять хотела поднять ноги. — Терпи! — Мак пальцами надавил на ее твердые коленки. Они стали мокрыми, заискрились, и — вот забавно! — на них, так же, как на щеках, мелькнули чешуйки овсяного света. Мак смутился и отвел глаза. — Жарко, — пожаловалась Маша. — Сними свитер, я повешу… Маша послушно стянула зеленый свитерок, взъерошив при этом желто-серые кудряшки. Протянула Маку. Он унес его на вешалку, предупредив через плечо: — Не вздумай выскакивать! А ноги все еще ломило от холода. В комнате он стянул сырые носки, вылез из пиджака и брюк, сбросил рубашку. Остался в тоненьком спортивном костюме. Поддернул до колен узкие штаны и вернулся к Маше. Она сидела тихо, уже не пыталась выдернуть из воды ноги. — Терпишь? — Ага… — Маш… а можно я сяду с тобой? А то ведь я тоже промочил. Мурашки в позвоночнике… Она не удивилась и не смутилась. Подвинулась. — Давай скорее, пока мурашки совсем не сгрызли. Мак не стал садиться рядом. Выдернул из угла гладильную доску, положил над корытцем против Маши. Сел с размаху, сунул ноги в воду. — О-ой! И правда горячо! — Вот видишь, а меня заставил… — Но для пользы же… А ты терпеливая. Маша смешно посопела. На шее, в разрезе клетчатого платьица, у нее блестел сплетенный из серебристой проволоки крестик. Мак посмотрел на него и сказал: — Каждому свое испытание. Кому горячая вода, кому ледяная. Сегодня ведь Крещение. Некоторые люди в прорубь окунаются, несмотря на мороз. — Ненормальные… — Ну почему ненормальные?! Раз такой обычай… Маша сразу поправилась: — Ненормальные не потому, что глупые, а потому, что с особым устройством организма… — И характера… Я бы каждому давал орден Храбрости… Двенадцатой степени… А тебе орден Терпеливости. За горячую воду… Она впервые улыбнулась. Посмеялась даже… И вдруг ойкнула. — Что? — испугался Мак. — Кажется, ногу сводит… — Которую? Маша сморщилась, шевельнулась: — Эту… Они сидели, перепутавшись в воде ногами (как-то незаметно это получилось), и теперь Мак ощутил краем ступни затвердевшую Машину мышцу. Сжал девчонкину ногу двумя подошвами, как тисками, и начал толчками разминать ее. — Легче? — Ой… да… Отпустило. — А у тебя раньше так случалось? — Да. Но не часто… — Ты будь осторожней во время купания. А то как скрутит на глубине… Меня один раз скрутило. Хорошо, что Мир был рядом… Он всегда рядом… — Меня тоже один раз… на глубине. На даче… А рядом был соседский мальчишка, Борька Челябин, по прозвищу Танкоград. Он меня тут же выволок на песок за волосы… У меня волосы были тогда как шапка. Может, помнишь какие, когда мы были в четвертых классах. — Помню, — соврал Мак. То есть сперва соврал, а потом в самом деле вспомнил девчонку из четвертого «Б» с прической из густых пыльно-желтых колец. И спросил с неожиданно ревнивым щекотаньицем: — И ногу он тебе тоже массировал? — Нет, она сама прошла. С перепугу… — Но, наверно, этот Танкоград в тебя сразу влюбился? Храбрые принцы всегда влюбляются в спасенных кудрявых принцесс… — Это уже без всякого щекотаньица, а так, с дурачеством. Маша шмыгнула носом-клювиком. — Он был не принц, а хулиган. Я с ним на следующий день чуть не подралась… — Почему?! — Из-за одного мальчишки. Маленького, похожего на Эльку. Или, вернее, на Федю Огонькова, только поменьше. Помнишь Огонька? — Кто его не помнит… — Ну вот… А этот Данька такой же, щуплый, как кузнечик. Таких часто оттирают в сторонку… У Борьки был полевой бинокль, он всем ребятам по вечерам давал посмотреть на Луну, полнолуние назревало. А Даньке не давал, издевался даже: «Руки — как соломинки, уронишь бинокль на ногу, она раздавится, а мне отвечать…» Я говорю: «Приятно измываться над тем, кто меньше, да?» А он: «Если жалеешь его, дай свой бинокль». «Издеваешься, да? У меня же нет!» И тогда он вдруг: «А хочешь этот получить?» Я говорю: «За какие денежки?» «А давай поспорим на что-нибудь. Если выспоришь — будет твой…» Я сперва не поняла, к чему это. А он вдруг: «Спорим, что не сможешь состричь машинкой свои кудри! А если сострижешь, бинокль — твоя добыча…» — Вот сволочь! — искренне сказал Мак. — Ну нет… Наверно, его просто что-то царапало внутри… такое… Он ведь не думал, что я это по правде сделаю… |