Книга Тень каравеллы . Мой друг Форик или опаляющая страсть киноискусства, страница 49 – Владислав Крапивин

– Щас будешь сам на оба уха больной! И эти тоже… (Мы то есть.)

Усольцев сказал сожалеюще:

– С виду отличница, а орешь, как мадам Стороженко на одесском базаре…

Недавно шел в кинотеатрах старый фильм «Белеет парус одинокий», и очередь оценила остроумное сравнение Усольцева. Общественное мнение склонилось в нашу пользу. Девица это ощутила. Правда, пообещала для порядка:

– Щас как дам «мадам», будешь заикаться до старости…

Усольцев шепнул нам:

– Давайте деньги, а сами идите в уголок, чтобы без скандала. Я куплю три билета, и все дела…

Мы сунули ему свои трешки, а сами протолкались поближе к выходу.

Кассовый вестибюль был просторный, свободного места, несмотря на очередь, хватало. Мы приткнулись к стене под афишей бессмертной комедии «Волга-Волга» и стали ждать.

– А Форик молодец, верно? – шепнул счастливый Чижик.

Я кивнул. В самом деле, хороший человек Усольцев. Проявил классовую (от слов «пятый класс „Б“») взаимовыручку, хотя мы были почти незнакомы.

Он поступил в нашу школу лишь в этом году, причем сперва его записали в пятый «А». Потом что-то у них там вышло с классной руководительницей, та пожаловалась Зинаиде Прохоровне, и завуч недавно перевела Усольцева к нам. Под тем предлогом, что наш класс не так переполнен, как «А».

Для нашего пятого «Б» в начале учебного года не нашлось «крепкого» классного руководителя, его отдали старенькой учительнице ботаники Анне Семеновне. У той едва хватало сил, чтобы вести уроки, и нашим воспитанием занималась сама Зинаида – железная завуч и хозяйка всей нашей мужской школы-семилетки. Директор казался нам личностью тихой и незаметной. Помню только, это был худой, бритый наголо мужчина, который кашлял и на школьных линейках говорил не «пионеры», а «пионэры».

Зинаиду мы боялись: она знала нас как свои пять пальцев. Так и говорила: «Вы мне мозги не закручивайте, я знаю вас как свои пять пальцев». Это была рослая пожилая особа с тугим узлом прически и большим педагогическим опытом.

Зинаида ввела к нам новичка посреди урока. Держала его за плечо. Мы с грохотом встали.

– Тихо, тихо, – поморщилась завуч. – Пожалейте нашу учительницу, мои дорогие… Анна Семеновна, голубушка, запишите этого молодого человека к себе: у вас тут не так тесно… Судя по табелю, в начальной школе учился он неплохо. Правда, отличается излишней самостоятельностью суждений, но, надеюсь, исправится… Ты ведь исправишься?

Новичок уклончиво шевельнул плечами. Плечи казались очень узкими: они были обтянуты слишком тесной суконной курточкой с якорем на рукаве. Зато штаны, сшитые из чего-то похожего на мешковину, были чересчур широки. Они, как казачьи шаровары, нависали над сапогами. Сапоги, старые сморщенные кирзачи, были мальчишке явно велики.

Плечи были узкие, зато голова слишком большая. И квадратная, как почтовый ящик. Эту квадратность подчеркивала стрижка: коричневый короткий ежик был обработан так, как обстригают иногда на газонах кусты, чтобы придать им кубическую форму.

А глаза были круглые, цвета бутылочного стекла. Спокойные и опушенные густыми ресницами. Это делало их похожими на глаза симпатичного теленка (если, конечно, бывают зеленоглазые телята).

Впрочем, разумение в глазах было совсем не телячье. Этакое спокойное понимание момента.

Зинаида Прохоровна удалилась. Мы снова с грохотом сели и выжидающе притихли. Седая и усталая Анна Семеновна близоруко склонилась над классным журналом.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Усольцев.

– У-соль-цев… А имя?

– Форик.

– Форик? Гм… А как же полное?

Он сказал негромко и отчетливо:

– Формат.

Кто-то хихикнул. Но не сильно. Был у нас в классе Ренат, был Винцент, был даже Вильгельм (Вилька Краузе). Может, и Формат – нормальное имя, только нерусского происхождения.

Однако Гонка Кочнев, по прозвищу Кочан, все же хохотнул:

– И правда формат: двадцать четыре на тридцать, как фотоящик!

Отец и брат Кочана работали в фотомастерской на городском рынке, снимали там своих заказчиков на фоне всяких декораций большущей деревянной камерой. С этим аппаратом Кочан и сравнил новичка.

Форик никак не отреагировал. Класс поэтому отозвался на хохмочку вяло.

Утомленная жизнью Анна Семеновна произнесла:

– Садись вон туда, на третью парту, Усольцев. А рядом с Кочневым не садись: он тебя испортит окончательно.

– Ага! «Фор» оторву, «мат» оставлю, – согласился Кочан.

Анна Семеновна печально сказала в пространство:

– Когда же наконец педсовет исключит тебя? Хотя бы на время.

– Жди да радуйся, – отозвался Кочан. Правда, уже вполголоса.

Гонка Кочнев, по прозвищу Кочан, был второгодником, двоечником и хулиганом.

В каждом классе, где мне в разные годы приходилось учиться, обязательно имелся такой обалдуй – страх учеников и горе педагогов. Но обычно страх был невелик, а горе – привычное, потому что чаще всего парни эти особой злостью не отличались, одноклассников задевали редко, с учителями ругались лениво. Они просто играли давно определенную им роль двоечников-придурков и нарушителей школьной благополучности.

Кочан же был явная шпана. Злой авторитет не только классного, но и школьного масштаба. Все знали, что у него есть дружки в компании некоего Грини, чей брат сидит за квартирную кражу. С Кочаном не связывались даже самые старшие в нашей школе – семиклассники. Дрался Кочан жестоко. Вернее, не дрался, а просто бил: сопротивляться ему не смели. Блатные ухваточки его действовали на нас неотразимо. Кочан умел улыбаться криво и зловеще, бойко говорил на «шицной фене», а когда его очередной раз выгоняли из класса, шел к дверям вразвалочку и напевал под нос:

Форик Усольцев выслушал «Аннушку» и Кочана невозмутимо. Устроился на третьей парте рядом с Борькой Кислицыным, который был неразговорчив, потому что заикался. Выложил на парту учебник ботаники, тетрадку и ручку, поставил рядом с Борькиной свою чернильницу-непроливашку и стал смотреть в окно с запотевшими стеклами.

В следующие дни он жил в нашем классе сам по себе. Пробовали дразнить – не откликался. Приставать посильнее не решались – в независимости Форика ощущалась уверенность: такой терпит-терпит, а потом и врезать может. В приятели к нему не набивались – больно он нужен со своей квадратной башкой! Сам он тоже ни к кому в друзья не лез. Впрочем, с Борькой Кислицыным охотно поделился перышками для ручки и ничего не попросил взамен. И тому же Борьке подсказывал на диктанте, когда тот ляпал ошибку за ошибкой… И с учителями не спорил! Непонятно, за что его выгнали из пятого «А».