Онлайн книга «Выдуманный жучок»
|
— Это не сказка, это жизнь. — А я не хочу жизнь. Я хочу сказку. Как у Пушкина. «У лукоморья дуб зелёный…» — Дуб там и правда был, Таш. До сих пор, наверное, стоит, надо посмотреть сходить к грудничковому. В общем, после первой операции нас отправили… — Нет, не так! Как сказку! И про Злюку. — Прекрати её так называть. Ты же знаешь, что… — Но ты сама сначала думала, что она Злюка! — Ладно. В некотором царстве, некотором государстве, в городской больнице в середине июля сидела в душном боксе одна мама и видела в окне дуб. Огромный, в три обхвата. Похожий на… — Силача под душем? — Почему?! — Ну, дождь ведь лил… — Да, дожди ужасные были. Представляешь, во всей Москве асфальт сухой. Все на скамейках сидят, мороженое едят, а тут — ливень целый день. Заколдованное место. Мы с дождём вдвоём плакали. Вообще в грудничковом дождь любили. Половина детей спала так, что укола во сне не заметит. Другая половина — орала. — А я? — Ты орала. — А ты? — Я ходила по боксу. Помнишь длину бокса? — Пять шагов. Ширина — два. — Молодец. Когда мы с тобой в инфекционке валялись? — Когда я в первом классе училась. — Точно. Биг Мама тогда уже не работала. — Это хорошая медсестра? Не Злюка? — Хорошая. Вообще-то её звали Вера. Она классно делала уколы. Ни следа, ни синячка. Но ты всё равно орала. — Тебе меня было жалко? — Да. Я ненавидела врачей, которые назначали тебе эти уколы. — Вот глупая. Они же нас лечат. Ладно, давай дальше. Ты сидела в боксе и ждала Биг Маму. — Да. — И кого увидела в окне? — Таш, может, сама расскажешь эту сказку? Ты её знаешь лучше меня! … — Ладно, ладно, прости. Пить не хочешь? Час прошёл. — Есть хочу. — Тогда ещё час надо подождать. В общем, в соседнем боксе я увидела новеньких. Маленькую, коротко стриженную маму в джинсах. — Ха-ха, в джинсах! Как же ей медсестры разрешили? — А заведующий ушёл к этому времени. Вечер был, почти ночь. На руках у новенькой — ребёнок. В чём-то белом. Не больничном. Казённые пелёнки все разноцветные были. Я тогда ещё подумала: и чего она его в больничное бельё не переодела, глупая. В казённом-то лучше. Его медсёстры меняют, а своё где стирать? Подумаешь, рукава разной длины и пятно от зелёнки на груди… Зато у тебя лишние десять минут на сон. — Мам, дай бутерброд. — Тебе неинтересно? — Дай бутерброд! — Ладно, прости, Ташута. Не буду про бельё. Вдруг я замечаю в той палате ещё одного ребёнка. Большого, лет трёх! А бокс-то для грудничка. Думаю: ничего себе, стерильность. А, может, у меня глюки? — Ха-ха… Смешное слово «глюки». Похоже на «пуки». — Кстати, ты не хочешь… — МАМА! — Прости. Заходит ко мне Биг Мама. Толстая, неповоротливая, говорит с одышкой. — А ноги забинтованы? — Да. «Мама, — говорит мне, — я вам «вобензим» растолкла. Сами дадите в кормление». — «А как же укол? — спрашиваю». «Укол она сделает», — и показывает на дверь сестринской, где спит другая. — Злюка? — Она не… Ладно, Злюка. — Ты её боялась? — Терпеть не могла. Всё время меня ругала: то я пеленаю тебя не так, то лекарство не так даю, то неправильно укачиваю. А Биг Мама говорит: «зато у неё рука лёгкая. А ребёнок у вас от гормона кричит, которым колем. Гормон аппетит повышает. От голода, короче, кричит». — А чего ты меня не покормила? — Нельзя было свыше нормы. Ты всё обратно возвращала. — Вот весело тебе было! — Не то слово. Я страшно разозлилась на врачей: зачем такой дурацкий гормон прописали? Но ты маленькая была, худенькая, вечный недобор веса. Нужен, конечно, был такой гормон… Я говорю: «Вера, в восемнадцатом двое? Или глюки у меня?» — Она так испугалась. — «Ой, говорит, только тихо. Никому. Ей некуда старшего девать. А младший — кашляет и задыхается». И тут же, как в кино, стриженая мама стала бить рукой по стеклу. А ребёнок у неё в руках завертелся, как сумасшедший. Биг Мама понеслась за дыхательным аппаратом. — А я? — А ты заснула. Я даже не поверила. По щеке тебя похлопала. — Садюга. — Ты не спала весь вечер, а после укола Биг Мамы — отрубилась. Я стою и думаю: «Биг Мама — гений. Стриженой маме очень повезло, что в её дежурство попали. Злюка так орать будет, когда проснётся». — И решила я сама поспать. Думаю, человек я или нет? Накрыла я тебя одеялком. Серое такое одеялко было. С чернильной надписью. Сама легла на кровать. — Прохрустовую? — Да. Прокрустово ложе. Изогнутое, как гамак. Страшно скрипучее, но для меня этот скрип как колыбельная был. Чик — и сплю. Вроде бы совсем немного времени прошло, как вижу: в дверном проёме — Злюка. — «Вставайте, говорит, и ребёнка будите на укол». — Я подскочила и ойкнула: от неудобной позы прострелило спину. — «Как, говорю, укол? Только что ребёнок заснул». — А она: «Ничего не знаю, это гормон, его по часам колют». — «А, говорю, гормон! Опять орать от голода будет, а кормить нельзя?» — «Не болтайте, говорит, а будите. И на руки». — «Зачем, говорю, на руки-то?!» — «Чтоб не боялась». — «А вдруг она подумает, что это я её колю?!» — «Ой, мама, ну и трепло вы. Берите!» — Я тебя беру. Ты сонная, ладошки тёплые, вздыхаешь. Злюка памперс расстегивает и хоп! Иголку свою. Я закричала громче тебя. «Не хочу больше! Не хочу!» — А чего ты не хотела? — Дуб видеть не хотела. И пытки этой материнской. Я тебя в кроватку кинула, и к стенке кафельной пошла, чтобы головой треснуться. А Злюка кричит: «Сдурели, мама? Ребёнка в руки и качать!» — Я говорю: «Она не любит, когда качают». — А Злюка: «Значит, мало качаете». — Тут я как закричу. Всё ей высказала. Что я всё пробовала: и петь песни, и качать, и спать на одной кровати! Что ты всё равно изгибаешься и орёшь! Что я врачей ненавижу! Больницу тоже! Я тебе хотела правое полушарие развивать! Ползать учить по треку Домана! Картинки показывать с полезными ископаемыми! Мультики на английском смотреть! Где всё это? Вместо всего — дуб. И ор. За что? — А Злюка? — А Злюка засмеялась. «Ха-ха, говорит, ископаемые. Мои и без этого выросли. Два здоровых лба, старший в университет поступил, между прочим». — Я говорю: «Но ведь гормон этот ваш и правда дурацкий. Он аппетит же повышает?» — А она: «У одного так, у другого — эдак. Это я про всё вам, мама, отвечаю». — Я говорю: «Но ей правда не нравится, когда качаю. И когда песни пою». — А она посмотрела на мою футболку застиранную, на ней анаграмма английского колледжа… |