
Онлайн книга «Жизнь среди людей»
Иногда в капкан попадают люди. Когда я не мог помочь себе, это было не так страшно. Но когда я думал о том, что человек, который мне важен, мог сделать с собой что-то страшное, это было намного хуже. И я задыхался. Я тонул. Мне хотелось плакать, кричать, бить кулаками в стены. Чтобы хоть кто-нибудь услышал. Чтобы хоть кто-нибудь понял. Оказалось, что любить – это намного сложнее, чем говорят люди. Я где-то читал, что самая сильная любовь безответная. И что любить безответно – это самое ужасное, что может быть. Но на самом деле… на самом деле это неважно, если ты не можешь защитить того, кого любишь. Не можешь помочь. И это ужасно. Ужасно. Ужасно. Я не мог убежать. Бежать было некуда. Бежать было нельзя. Да и не убежишь от себя. Всю неделю, пока Влада и мамы не было дома, я чувствовал себя как космонавт в вакууме. Я почти не общался с Викой, я не думал об учебе, я просто делал уроки и читал. Я не представлял, что делать дальше. В среду 5 февраля Игорь пришел домой поздно. Людмила Сергеевна уже ушла. – Леха, – громко сказал он из прихожей, – Иди сюда и тащи свой дневник. Я взял дневник и пошел к нему. Сердце стучало громко-громко. От Игоря очень сильно пахло алкоголем, но я промолчал. – Давай сюда, – сказал он и выхватил дневник у меня из рук. Я стоял и ждал. – Тройка по истории? По химии? Двойка по литературе? – Так получилось, – сказал я. – Я тебе дам «получилось», – заорал он и ударил меня по лицу моим же дневником. – Вам надо выспаться. Но Игорь решил, что ему надо ударить меня, а не выспаться. Чем он и занялся. Сначала он схватил меня за волосы (пора подстричься) и ударил головой об стену. Удивительно, но больно не было. Ощущения были где-то далеко. Он еще что-то кричал, но я не слышал. Не слушал. – …А? Ты совсем тупой, что ли? – услышал я издали, хотя Игорь держал меня за волосы и орал в ухо. – Ты моему сыну всю жизнь загубил! Какого хера ты мне раньше не мог позвонить? Я молчал. Просто молчал. Он снова ударил меня головой об стену, и я с ностальгией вспомнил те времена, когда он давал мне пощечины. Он продолжал бить меня, и в какой-то момент я почувствовал, что стало больно. Но боль шла фоном. Как и его вопли. Потом каким-то образом я оказался на полу, а Игорь пинал меня в живот. Потом он ушел. Я вернулся в свою комнату и лег под одеяло. Мне было страшно. Я долго не мог уснуть, а, когда услышал громкий храп, доносящийся из маминой комнаты, то достал новую тетрадь для стихов, положил ее на подоконник и начал писать. Небо отражало фонари, и ночь была светлой. Я все видел. И я писал. Украденное время
в зрачках твоих танцует.
Утраченная вечность
растает навсегда.
А с севера крадутся
к нам шторма и бури,
И падает на лица
талая вода.
Дрожащие ресницы
покрыты льдом забвенья.
И скалы, что остры,
как лезвие ножа,
Блестят под мутным солнцем
выжженной пустыни.
И ты танцуешь слепо,
тихо, не спеша.
Твои движенья плавно
уходят в не-забвенье,
Оставив только пепел
от тысячи костров.
Ты жаждешь не прохлады,
не вечного спасенья.
Но твой лимит превышен,
а твой удел суров.
Твой танец есть реальность
нежданного забвенья.
И шаг твой осторожен,
ты тонешь в миражах.
Но у тебя есть вечность
из тысячи мгновений.
И ты бесстрашно-слепо
танцуешь на ножах.
Мозаики тех храмов,
где ждали просветленья,
Осыпались, поблекли
за тысячи веков.
И выцветшие стены
не стали не-забвеньем.
Они давно укрыты
пеплом и песком.
Это стихотворение показалось мне тошнотворным и пафосным. Но, после того как я написал его, я сразу уснул. * * * 6 февраля, в четверг, Алина не появилась на факультативе по психологии, и Соня пришла одна. Было странно видеть ее в одиночестве. Обычно она всюду ходила с Алиной, и я стал воспринимать ее как какой-то придаток. Это тоже было неправильно. Женя покрасила волосы в ярко-розовый цвет, что ей на удивление шло. Вика сидела очень ровно, как обычно. В последние дни мы почти не разговаривали. Как-то так получилось. Я сказал ей, что Влад повредил ногу, но не уточнял, как это произошло. Это угнетало. Я знал, что могу поговорить с Викой, потому что она была не такая, как Артем Хвостов, Гриша Зыбин или Надя Соловьева. Но я не мог ничего сказать. Ничего. Я открывал рот, и слова не шли. И я молчал, молчал, молчал. Я молчал обо всем, что хотел сказать. После факультатива я остался в кабинете психолога, когда все остальные ушли. – Ты хотел со мной поговорить? – спросила Ольга Алексеевна, улыбнувшись. Ее улыбка меня деморализовала. Я помотал головой и вышел из кабинета. Я пошел в нашу раздевалку, переобул сменную обувь, но, вместо того чтобы пойти домой, просто сидел на стуле и смотрел в пол. На полу лежал линолеум, и через некоторое время мне показалось, что узоры на нем начали двигаться. – Эй? – услышал я сверху. Я поднял голову и увидел перед собой миниатюрную черноволосую девочку. Это была Соня. – Ты почему одна? – спросил я. – Алина вообще-то болеет. А я зашла за ее туфлями. Она попросила. А ты что здесь делаешь? Я пожал плечами. – Что-то случилось? – Соня нахмурила брови и села на соседний стул. – Не со мной, – ответил я, – И это самое ужасное. – А с кем? – С моим сводным братом, – я снова опустил глаза. – Что случилось? Я помотал головой. Мне не хотелось говорить об этом, потому что я не понимал, что сказать. |