Книга Медный лук, страница 54 – Элизабет Джордж Спир

— Когда он решится? Чего ему еще надо? Кто он такой?

Симон пристально поглядел на друга, глаза сверкнули в темноте.

— Я верю, он Мессия, посланный нам от Бога ^[85].

У Даниила даже холодок пробежал по спине.

— Он сам так сказал?

— Не мне. Может, этим троим. Сдается мне, Симон знает.

— Тогда почему он не царствует?

— Говорю тебе, не знаю.

— Если он Мессия, когда поведет нас на врагов?

Симон шагал в темноте, не отвечая, потом неохотно заговорил:

— Не поведет он нас на Рим, Даниил. Нечего на это надеяться.

Тихие слова подобны удару. Ну вот и пришел ответ. Сперва Иоиль пытался ему сказать, потом Мальтака. И сам Иисус. А он все не верил. Теперь и Симон туда же. Нет, Даниилу никогда не поверить в этого учителя из Назарета.

— Так зачем ты с ним остаешься? — вырвался горький упрек.

— А куда мне еще идти? — тихо спросил Симон.

— Что он тебе такого пообещал? Что нашлось получше свободы Израиля?

— Он мне обещал Царство Божье.

— Ну и когда ты намерен получить это свое царство? — Даниилу уже невмочь скрывать гнев.

— Ты не понимаешь. По правде сказать, оно у меня уже есть.

— Ну и отлично, — еще минута, и он просто заплачет. — Иди, радуйся своему царству. Закрывай глаза на все, что вокруг…

— Я не закрываю глаза. Знаю, очень хорошо знаю, ничего в Израиле не изменилось. Но я верю — изменится, пусть мне до этого и не дожить. Послушай, Даниил, ты же видел, он все время думает обо всех этих людях, тех, кому совсем плохо, о них никто — ни я, ни кто другой — даже не вспоминает. Я смотрю на него и понимаю — Бог Израилев не забыл про нас. Поэтому и послал нам Иисуса, нам, а не богатым и ученым. Учитель говорит, он — как пастух, не даст пропасть ни одной овце ^[86]. Я невежественный бедняк, но знаю — с таким Господом мне страшиться нечего.

Даниил уставился на друга. Что, Симон совсем с ума сошел?

— Нечего страшиться? Вы все в опасности из-за Иисуса.

Голос Симона больше не дрожит.

— Иисус научил нас не бояться того, что люди могут с нами сделать.

— А как завтра закуют в цепи и потащат в темницу?

— Он говорит — бойтесь только цепей страха и ненависти, они держат в плену наши души. Кто свободен от страха и ненависти, свободен всегда.

— Свободен? Это в цепях-то? Симон, ты разве не понимаешь, что они с тобой могут сделать? ^[87] И не боишься?

— Я же не сказал тебе — не боюсь. А вот у Иисуса страха нет. Он — та надежда, что дана Израилю.

— И чем он это доказал? Откуда ты знаешь — вдруг рискуешь всем понапрасну?

— Никогда нельзя знать наверняка, — медленно, задумчиво ответил Симон. — Бог людям будущего не открывает. Приходится выбирать, не зная заранее. Вот я и выбрал Иисуса.

— А он сегодня упустил такую возможность! Что он теперь собирается делать? Выполнит ли когда-нибудь свои обещания?

— Понятия не имею, но мне довольно того, что пообещал.

— А мне — нет! — голос Даниила сорвался на крик. — Обещать легко. Опять одни слова. Мне нужен вождь, который не обещает, а делает.

Он рванулся прочь, бросился куда-то во тьму, подальше ото всех. Дороги не разобрать, да какая разница. Все равно он теперь один. Нет у него больше друзей, некому больше сражаться бок о бок с ним. И вождя у него нет. Ничего не осталось — только ненависть да клятва.

В Галилее царила весна. Ушли проливные дожди, над головой сияет чистое, голубое небо. Зеленеют склоны холмов, мягко спускаются к присмиревшей озерной глади. Обочины дорог покрыты цветами, в каждой трещине — в камне, в серой глине домов, в тростниковых крышах — везде пестреют яркие цветочные головки.

Но в одном доме дверь не распахнулась навстречу весне и цветам. В мастерской работает не покладая рук угрюмый, ни на что не обращающий внимания юноша. В сумраке жилой комнаты сидит Лия, руки праздно сложены на коленях. Нити натянутой на станок пряжи покрыты пылью.

«До чего же мы похожи, — думает Даниил, повернувшись спиной к весенним краскам. — Нет, дням надежды больше не вернуться».

И все же он сильнее сестры. Она потеряла все, а у него осталось одно — в душе еще пуще, чем прежде, расцветает ненависть. Если не найти этой ненависти выхода, она его съест изнутри. Он как пленник, брошенный в темничную яму, корчится от бессильного гнева.

Будь он свободен, нашел бы какую-нибудь банду, присоединился бы к зилотам. Их в Галилее немало. Люди судачат о них украдкой. Где-то там, в селении ли, в горной пещере, собираются бойцы, готовятся к битве. Его бы с радостью приняли. Но нет, чтобы не дать помереть с голоду девчонке, которая и жить не хочет, он прикован к наковальне, к ненавистной работе. Да и найди он банду, как доверять вожаку? Кто поручится, что он опять не обманется?

Что пользы в сильных руках? Ясно, медный лук ему Богом не предназначен.

В этот первый месяц весны Лию покинуло последнее существо, которое еще не было ей безразлично — маленькая черная козочка. В месяц Адар родился козленок, крохотный, слабый, пришлось его продать по дешевке. Но только забрали козленка, козочка стала угасать. В тот день еле-еле удалось надоить и чашку молока для Лии. А утром маленькое создание не поднялось на ноги. Даниил заволновался, он помнил — у коз бывает внезапная лихорадка. Принес животное в дом. Попытался накормить. Козочка притулилась рядом с хозяйкой, такая же понурая, как и та. Прошло еще два дня, и она умерла.

Даниил было подумал — Лия перестала есть с горя. Потом понял — девочку тоже лихорадит. Лежит, ничего не замечая, на камышовой циновке, глаза полузакрыты, щеки горят, губы потрескались. И только время от времени в страхе кричит, будто бредёт по какой-то далекой стране, населенной всякими ужасными существами, каких и представить нельзя.

К утру стало понятно — сестра тяжело больна. Сперва врач не хотел приходить, а когда все-таки пришел, только головой покачал. В этом маленьком тельце и так крови почти не осталось, пришлось отложить банку с пиявками. Мудрые глаза под тяжелыми веками глядели на юношу с состраданием. Дав Даниилу склянку с настоем мяты, знахарь бессильно пожал плечами.