Книга Верить и любить, страница 16 – Джерри Уандер

На нем были надеты только темно-синие пляжные шорты. Иссиня-черные волосы влажны, на спине и плечах еще не высохли капли воды.

Словно загипнотизированная, она разглядывала его сильное тело. И вспомнила, как однажды дразняще медленно провела кончиком языка вдоль его позвоночника, как в момент экстаза впилась остро отточенными ногтями в плечи, а он и не вскрикнул, только содрогнулся в нестерпимой истоме и…

Тут Джонни вцепился матери в волосы, и она охнула от боли.

Генри резко обернулся и увидел их. Николь заметила, какие противоречивые чувства отразились на его лице.

— Прости меня за вторжение, — сказала Николь. Она внезапно поняла, что вошла без предупреждения и украдкой подглядывала за ним. — Я позвонила и звала тебя…

— Я не расслышал, хотя специально оставил дверь открытой. — Он босиком прошлепал навстречу и улыбнулся Джонни. — Сегодня ты выглядишь гораздо миролюбивее, сынок.

С минуту малыш смотрел исподлобья на чужого дядю и вдруг протянул к нему ручки.

Николь была потрясена: ласковый и общительный с родными, Джонни очень настороженно относился к незнакомым людям, долго присматривался, пока не убедится, что ему не грозит опасность. В особенности это касалось мужчин. Но… кровь не водица, так, что ли? Детские симпатии непостижимы, одно ясно: ребенок проникся доверием к Генри.

Николь передала ему Джонни.

— Твой сын.

— Мой, — не без гордости признал Генри и легко подхватил бэби на руки.

Можно было просто залюбоваться на них: высокий, статный мужчина и младенец, трогательно примостившийся на могучей груди. Генри наблюдал за Джонни с таким же трепетом, как и Николь поначалу после его рождения. Казалось, отец ребенка испытывает благоговение перед таинством сотворения жизни и при мысли, что он причастен к появлению на свет маленького человечка.

— Ты отличный парень, — охрипшим от волнения голосом произнес Генри, и, когда он взглянул на Николь, та увидела, что в глазах у него блестят слезы.

Волна невыразимого облегчения затопила ее. Никакой враждебности и безразличия, он признал своего ребенка и наверняка примет в нем участие. Николь сделала все, что в ее силах: положила начало дружбе отца и сына.

— Вы потрясающе смотритесь вместе! — с восторгом заявила она.

Генри ответил ей торжествующей улыбкой. Искра взаимопонимания пробежала между ними — негласный уговор, что отныне они связаны судьбой Джонни, их ребенка.

— Ох, как больно! — поморщился Генри.

— Опять нога? — с тревогой спросила Николь.

— Нет, Джонни дернул меня за волосок на груди. Смотри, смотри — ухватился всей пятерней!

— Ну, так переключим его внимание на что-нибудь иное, — рассмеялась Николь и протянула малышу пластмассовый кольт, который предусмотрительно положила в сумочку. С видом заправского ковбоя Джонни тут же ухватился за рукоять.

— А папуля проснулся недавно?

Генри покачал головой.

— Я с семи часов на ногах, и вообще почти всю ночь не смыкал глаз, — признался он. — Думал о сынишке… и о тебе.

Бережно усадив малыша на плечо, словно в седло горячего мустанга, Генри начал ритмично покачивать новоиспеченного всадника.

— Кстати, за завтраком я вспомнил о махинациях Рутберга, — произнес он. — И мне пришло в голову, что неплохо бы издать руководство по купле и продаже собственности с практическими советами и еще справочник о малом бизнесе… Эй, сиди смирно! — прикрикнул он на Джонни, который пытался нахлобучить свою кепку ему на макушку. — Даже успел набросать план и сделал несколько заметок.

— Ты хочешь сам опубликовать эти книги? — удивленно спросила Николь.

— Да, прежде всего нужно обрисовать в общих чертах мои замыслы и обратиться в издательство. Пока что эта идея в зачаточном состоянии и может ни к чему не привести, но, по крайней мере, я не буду бездельничать целых два месяца.

— Я предполагала, что ты не выдержишь таких долгих каникул, — усмехнулась Николь.

Он равнодушно пожал плечами.

— Кофе не желаешь? Или чай?

— С удовольствием. Давай я подержу Джонни, пока ты будешь одеваться.

Генри отдал ей малыша, достал из аккуратно сложенной стопки чистого белья футболку с короткими рукавами и брюки цвета индиго, вышел в другую комнату, быстро оделся и проводил Николь на кухню.

— Я подумал: Джонни понадобятся игрушки, пока мы разговариваем. — Генри показал ей три разноцветных теннисных мячика в пластиковой упаковке. — Годится?

— Отлично, — отозвалась Николь и усадила ребенка на ковер. Она распечатала коробку и выложила содержимое перед Джонни. — Все для тебя, милый.

Малыш выбрал один из мячей, самый яркий, и с ходу зафутболил его под стол.

— Так держать! — поощрил Генри.

Джонни понаблюдал, как шарик катится по полу, потом принялся за упаковку. Николь улыбнулась.

— Обычное дело. Слишком много чести — уделять внимание одной и той же игрушке.

Генри набрал воды и подключил к розетке электрический чайник.

— Вчера ты сказала, что написала мне письмо.

— Письмо и телеграмму, — уточнила Николь.

Он повернулся к ней лицом, скрестил руки на груди. Всего пару минут назад Генри держался вполне терпимо, но сейчас нахмуренные брови и холодный взгляд говорили о том, что его настроение изменилось.

— Ты действительно отправила их? — прокурорским тоном поинтересовался Генри. — Или решила не сообщать мне о беременности, потому что это не входило в твои феминистские планы? Потому что я для тебя племенной бык и ничего больше?

Николь с негодованием вскочила с табуретки и подошла вплотную к нему.

— Как ты смеешь!

— Нынче сплошь и рядом молодые женщины рассматривают мужчин как средство оплодотворения. — Генри сдерживался, старался говорить потише, чтобы не потревожить Джонни, однако его голос звучал зло и грубо. — Они используют парня, а потом ищут предлог отделаться от него.

— Это не про меня, — сказала Николь, и глаза ее гневно вспыхнули. — Я-то как раз считаю, что детям необходимо быть рядом с отцом, чувствовать его любовь и заботу, видеть в нем друга и наставника. Только тогда ребенок, особенно мальчик, станет полноценным, уверенным в себе взрослым человеком.

Генри пытливо посмотрел на нее, но ничего не ответил, затем достал из буфета чашки, блюдца, налил кипятку в чайник для заварки, выплеснул воду и заварил свежий чай, насыпал в вазочку бисквитного печенья… Он несправедлив по отношению к Николь, но у него есть оправдание: причина чрезмерной подозрительности и циничности — выкрутасы его распутного папаши.

— Я верю, что ты говоришь искренне, — смягчился Генри.

— Давно пора, — огрызнулась Николь.