Онлайн книга «О старых людях, о том, что проходит мимо»
|
– И ты, Лот, положи пальто сюда же! – Что за прелесть твой papa! – воскликнула Элли. В небольшой комнате было уютно; мебель у Пауса-старшего была собственная. Здесь было много книг. На стене висели портреты и фотографии лошадей и собак. На полке коллекция оружия, и ниже – и это снова поразило Элли, как и при первом знакомстве, – портрет maman Отилии в двадцать лет; со старомодной прической она выглядела такой нежной и красивой, словно героиня какого-то романа. Странно, подумала Элли, у Стейна в комнате тоже висят фотографии лошадей и собак, и Стейн – тоже спортсмен и охотник. И тоже красавец-мужчина… При этой мысли Элли улыбнулась: видимо, maman была восприимчива к мужскому обаянию людей одного определенного типа; Элли улыбалась той же улыбкой, что и Лот, думая о матери. – А вы друг на друга похожи, – сказал Паус-старший, когда они сели за стол. Смотрите, дети, что я для вас приготовил. Все на столе. Вот закуска. Ты ведь любишь икру на обжаренных ломтиках хлеба? – Икру я обожаю! – сказал Лот. – Это я помню! После закуски основное блюдо: рыбный mayonnaise [22]; возможно, многовато рыбных блюд, но придумать холодное меню не так-то просто, ведь у меня нет ни кухни, ни кухарки. Далее холодный цыпленок с фруктовым муссом: это голландский рецепт, здесь и во Франции это сочетание неизвестно. Затем фуа-гра. И тартинки для тебя, Элли. – Я тоже люблю тартинки, – сказал Лот, внимательно вглядываясь в блюдо. – Тем лучше. Отличное бордо, шато-икем и эдсик. И я купил для вас разных фруктов. Кофе, ликер, сигара, сигарета для Элли – вот, пожалуй, и все. Самое лучшее, что я только сумел придумать. – Ах, papa, как все это чудесно! Паус-старший уже открыл шампанское: легко, изящным поворотом петельки мюзле. – За вас, дети… Шампанское пенилось в бокалах. – Подожди, Элли, подожди, дай я тебе долью, когда осядет пена… За вас, дети, и будьте счастливы! – А в вас есть что-то от Лота, – сказала Элли. – Во мне от Лота? В смысле, в Лоте есть что-то от меня… – Разумеется, это я и имела в виду… – Вот и хорошо, это правильно. – Да, но Лот… Лот так похож на мать. – Да, я похож на maman, – сказал Лот. Он был светловолосый, небольшого роста, стройного, чтобы не сказать нежного, телосложения; Паус-старший был человеком крупным, смуглым, с очень густыми и еще не совсем седыми волосами. – Я хочу сказать, в Лоте есть та же пластичность движений, что и у вас, хоть он и похож на мать. – Ну-ну, значит, я пластичен! – пошутил Паус-старший. Его большие руки то и дело двигались над столом, когда он передавал закуски. – Ты бы могла дать отцу семьдесят лет? – спросил Лот. – Papa, я всякий раз восхищаюсь, когда вижу вас! Как у вас выходит оставаться таким молодым? – Не знаю, мальчик, я такой, какой я есть… – И вы никогда не боялись старости? – Нет, дружок, я никогда ничего не боялся, в том числе старости. – Откуда же этот страх у меня? Maman тоже не понимает моего страха, хотя… – Ты же ведь человек искусства, у вас бывают всякие странности. А я всего лишь простой человек. – Я бы очень хотел быть на вас похожим. Таким же большим и широкоплечим. Я вам завидую при каждой встрече. – Ладно тебе, Лот, ты тоже очень хорош! – сказала Элли, защищая Лота от самого себя. – Если бы ты был, как я, ты не покорил бы сердца своей супруги… Правда, Элли? – Как знать, papa… – А как у вас дома, сынок? – Все по-прежнему, как всегда. – Maman здорова? – Физически да, а морально она подавлена… оттого что я женился. – А как у нее со Стейном? – Ссорятся… – Ох уж эта твоя maman… – сказал Паус. – Элли, возьми еще mayonnaise. Нет, Лот, давай ее сюда, я хочу сам открыть шато-икем… Твоя maman всегда чуть что ссорилась… Жалко, что так. Вдруг гневалась… срывалась на крик… на ровном месте, я это очень хорошо помню. А в остальное время она была такая милая и нежная… и поразительно красивая. – Да, и я на нее похож, взял от нее все худшее. – Это он шутит, – сказала Элли. – Конечно, – сказал старик, – напрашивается на комплименты. – Я бы хотел быть похожим на вас, papa. – Лот, сколько можно ныть… Элли, возьми еще mayonnaise… Не хочешь? Тогда примемся за цыпленка… Нет-нет, передай его мне, Лот, я сам нарежу. А свадьба у вас, значит, была совсем тихая. Без церкви. – Да. – И без праздничного обеда. – Да. У Элли в Голландии так мало подруг, а у меня друзей… Мы живем настолько обособленно у себя в Гааге. В Италии у меня больше друзей и знакомых, чем в Гааге. Все наше семейство держится обособленно. Кроме д’Эрбуров, ни с кем не общаемся. – Это правда. – А о наших столетних стариках и говорить нечего. – Да, grand-papa… и grand-maman… Да еще этот старый доктор… – И дядя Антон всегда держится в стороне. – Хм… м-да… – И дядя Харольд тоже такой старый… – Всего на несколько лет старше меня. – Но он такой больной. – Да. И странный. Всегда таким был. Молчаливый, мрачный. При этом милейший человек. – А праздновать у нас дома, со Стейном и maman, тоже как-то… – Ты забыл про тетушку Стефанию: богатая и бездетная, может оставить наследство… Как и дядя Антон, но у него состояние поменьше. – Ах, – воскликнула Элли, – Лот совершенно равнодушен к вопросам наследства. – Бедность вам не грозит, – сказал Паус-старший. – И правда, зачем тогда устраивать обед. А знакомых… – У нас мало у обоих. – Странно. Вокруг других семейств, долго живших в колониях, обычно, наоборот, крутится уйма близких и дальних знакомых. Раньше этот эффект назывался словом «волнение». – Да уж не знаю, вокруг нас я никакого волнения знакомых не замечаю. – А у нас в семье волнения было более чем достаточно. Maman об этом позаботилась, что и говорить. – Вот на этом она и растеряла всех знакомых. – Разумеется. Maman не назовешь образцом добропорядочности… с ее тремя мужьями. |