Онлайн книга «Тайна графа Эдельмута»
|
Вот тогда-то Марион как будто пришла в себя: она резво вскочила, закричала «А-а-а-а-а-а!» и затопала ногами. Щеки ее при этом порозовели, глаза заблестели, она попросила себе еще глинтвейну — и успокоившись, принялась рассказывать. * * * Итак, Марион блуждала по улицам в поисках безвестно пропавшего Фауля. Совсем стемнело, когда она оказалась на самой окраине города. Лил дождь. Марион устала, продрогла как собака и, меся башмаками грязь, возвращалась обратно, когда… в узком переулке между домами мелькнул грязный рыжий хвост. Ага! Подхватив юбки, Марион понеслась вслед что было сил. — Вернись, неблагодарный! — кричала она, сияя от радости. — Уши ведь надеру! Но ветер и дождь заглушали голос — и Фауль не слыхал теплых слов, иначе бы обязательно остановился. Нет, он не слыхал, бедняга. Он бежал как угорелый. Вот он завернул за угол… внезапно остановился… и пошел-пошел… торопливым шагом вперед-вперед-вперед… Пока не остановился у колес… Да, у подъезда высокого каменного дома стояла карета. Дверца ее была распахнута. Кучер на козлах поигрывал кнутом — и совсем не заметил, как большой мокрый от дождя кот одним бешеным прыжком перелетел через подножку и скрылся в карете. — Что делаешь, сумасшедший! — всплеснула руками Марион. И только подкралась к карете, чтобы незаметно выудить кота обратно… Как на крыльце каменного дома хлопнула дверь и некий господин принялся спускаться к карете по ступенькам вниз. Ах, ничего: извиниться — и попросить кота обратно. «Глупый Фауль, он просто замерз и залез погреться… Ваша милость будет не очень сердиться…» М-да, можно, конечно, получить и затрещину. Однако, заметив, что одна рука его милости занята шляпой, а другая — перчатками, Марион приободрилась. Она улыбнулась как можно солнечнее и шагнула вперед, чтобы… Но тут спускавшийся с крыльца обернулся. И Марион увидала его лицо. То была не его милость. Вернее, его — но не милость. А сиятельство. И какое! Граф Шлавино собственной персоной натягивал на руки перчатки. Натянув, залез в карету и махнул кучеру: — Трогай! Кучер хлестнул лошадей, карета дернулась… Почему Марион сделала именно так, а не иначе, не спрашивайте. Она и сама не смогла бы объяснить. Вцепившись в поручни, она лихо вскочила на запятки кареты. «Хр-хр-хр-хр…» заскрипели колеса, а ветер засвистел в ушах. …Проехав несколько улиц и чуть не увязнув колесом в глубокой луже, карета выехала за город. Некоторое время она катилась берегом реки, потом остановилась у моста. Тьма-тьмущая, блестит холодная вода, бледная луна вынырнула из-за облака. В свете луны все и произошло. Сначала дверца распахнулась — и из кареты с громким воплем вылетел кот. (Ах, ах! — распереживалась Марион). Потом и сам граф — выставил ногу, стряхнул с себя кошачью шерсть и сказал (незлобиво так совсем, у Марион душа порадовалась): — Иди-ка вон отсюда, пока я шею тебе не свернул. Тут бы коту и удрать, родимому. А он (у Марион глаза на лоб полезли) как заорет человеческим голосом: — А как же, ваше сиятельство, обещание! Ведь обещали меня через три года расколдовать! Уж больше прошло, чем три года! Три года — и неделя, смею напомнить вашему сиятельству! Если и воскресенье прошедшее взять… а к нему и субботу добавить, что пред воскресеньем значится… — Вон, вон пшел! — пнул граф ногой кота. — Портишь мне мое сиятельное настроение. Или забыл, как бросился мне под ноги на лестнице? Я-то вовек не забуду Из-за тебя девчонка сбежала, будь она неладна. — Ах, ваше сиятельство, полноте. — Приблизившись, кот несмело потерся о графский чулок. — Ну ее, девчонку, Бог с ней. Не страшна она вам больше, вы ж ее «похоронили». А, ваше сиятельство? Ловкую штуку такую придумали — с куклой… — Все это так, — кивнул граф. — Однако с недавнего времени я понял, что нужно чисто заметать следы. Не убил я ее десять лет назад — теперь чуть не лишился графства. Кто знает, что она в этот раз отчудачит? Возьмет, мерзавка, да и найдет своего отца, графа Эдельмута? — Возь… возь… возь… кого?! — обомлел кот. — Разь… разь… разь… разве он… батюшка ее сиятельства, не помер еще?! Тут не только шерсть на спине у Фауля, но и волосы на голове у Марион поднялись дыбом: так жутко засмеялся граф. — Сказать тебе, где он? — спросил он, нагнувшись. — Сказать тебе, что с ним? — И махнул перчаткой: — Поди сюда. Что сказал граф Фаулю, Марион не расслышала. Ну нельзя было расслышать — и все. Потому что вот так вот взял он кота за шкирку, да вот так вот зашептал в самое кошачье ухо — тихо-тихо! Ни слова не услыхала Марион. Зато кот услыхал хорошо. Да как вытаращит глаза, да как заверещит: — Быть такого не может! Господи помилуй! А граф улыбается да кивает: может, мол, может. Вот и думай после этого: что сталось с графом Эдельмутом, достойным вельможей? Что сотворил с ним злодей? Квакают лягушки, ветер колышет тростник у берега. — Ой, что же это я наделал! — всплеснул вдруг руками Шлавино. — Зачем же я тайну страшную тебе открыл? Ай-ай-ай-ай… — И улыбнулся, развел руками: — Извини, теперь не то что превратить в человека — придется мне тебя вообще утопить. И полез под сиденье — ни дать ни взять за веревкой. Как бешеный забился кот: — Ваше сиятельство! А, ваше сиятельство! Совсем забыли одну вещь, ваше сиятельство! — Какую, друг мой? — Ах, важную! Ведь я, кот, не умею разговаривать по-человечески ни с кем, кроме как с вашим сиятельством! Спросят меня, а я — «мяу». Спросят еще, а я — снова «мяу»! При всем желании не смог бы тайну выдать, а? Ей-богу, ваше сиятельство! — Поди ж-ка, а ведь ты прав. — Граф даже опустил руку с веревкой. — Однако — вот ведь! — только что вспомнил: мне для одного эксперимента нужен дохлый кот. Так что извини, приятель… Дальше было страшное. Петля легла коту на шею, кот орал в отчаянии: — Нет! Нет! Не хочу умирать! Плескалась вода в речке, поджидая жертву. А кучер уже нес подходящий камень — чтобы надежно на самое дно утянул. Петля затягивалась, кот дергался, а граф убеждал: — Радуйся, дурачок: там, после жизни — райские кущи. — Не хочу в кущи! Хр-р-р-р… — хрипел кот, упираясь всеми четырьмя лапами. — Хочу домой!.. — Пойми, глупыш: там, после жизни, ты снова станешь человеком. — Не хочу… хр-р-р-р!.. Лучше уж котом!.. Перестав скользить, петля замерла. — Верно ли я тебя понял, — смерил граф беднягу недоверчивым взглядом, — верно ли я тебя понял, что ты не хочешь в рай? |