Книга Новая книга ужасов, страница 46 – Стивен Джонс

Это было чертовски глупо. У меня был целый арсенал, а он был закован. Я ни на миг не верил в то, что думала Элли, – будто он был невиновен. Дьявол, его поймали буквально с руками по локоть, по подмышки в крови, во имя всего святого. Хрен там, невиновен!

«Ладно, Руди, – подумал я, – лезь туда и оглядись».

Но я этого не сделал. Я ждал, пока он что-нибудь скажет.

Он неуверенно улыбнулся мягкой и нервной улыбкой. И сказал:

– Элли просила меня с вами увидеться. Спасибо, что пришли.

Я посмотрел на него – не в него.

Казалось, его тревожит, что он причиняет мне неудобство.

– Но я сомневаюсь, что вы можете что-либо для меня сделать – за оставшиеся три дня.

– Боишься, Спаннинг?

Его губы дрогнули.

– Да, боюсь, мистер Пэйрис. Так боюсь, что дальше и некуда, – его глаза повлажнели.

– Наверное, это помогает тебе понять, что чувствовали твои жертвы, как думаешь?

Он не ответил. И его глаза блестели от влаги.

Спустя секунду, он отодвинул стул и поднялся.

– Спасибо, что пришли, сэр. Мне жаль, что Элли заставила вас потратить время, – он повернулся и пошел к двери. Я впрыгнул в его пейзаж.

«О, боже», – подумал я.

Он был невиновен.

Он не совершил ничего. Совершенно ничего. Абсолютно, без сомнений, без тени сомнения. Элли была права. Я видел там каждый кусочек его пейзажа, каждую складку, каждый изгиб. Все шахты и крысиные лазы. Все овраги и речки. Все прошлое, назад, назад, назад, вплоть до рождения тридцать шесть лет назад в Льюистауне, штат Монтана, что недалеко от Грейт-Фоллс. Каждый день его жизни до минуты, когда его арестовали над выпотрошенной уборщицей, которую настоящий убийца бросил в мусорный контейнер.

Я видел каждую секунду пейзажа. Видел, как он вышел из «Винн-Дикси» в Хантсвилле, толкая тележку с пакетами продуктов на выходные. Видел, как он тащил ее вокруг парковки к мусорной зоне, заваленной смятыми картонными коробками и ящиками от фруктов. Слышал призыв о помощи из одного из контейнеров. И я видел, как Генри Лейк Спаннинг останавливается и оглядывается вокруг, пытаясь понять, не ослышался ли он. Потом я увидел, как он двинулся к машине, оставленной прямо там, на краю парковки, у самой стены, потому что это был вечер пятницы, и все делали покупки перед выходными, так что впереди мест не было. Снова раздался призыв о помощи, в этот раз слабее, жалостливый, как плач покалеченного котенка, и Генри Лейк Спаннинг застыл как вкопанный и огляделся по сторонам. И мы оба увидели, как над грязной зеленой сталью стенки контейнера поднимается окровавленная рука. И я увидел, как он бросил покупки, не думая об их стоимости или о том, что кто-то может стащить оставленные без присмотра вещи. Или о том, что у него осталось на счету только одиннадцать долларов, так что, если кто-то подхватит покупки, то ему нечего будет есть несколько дней… и я видел, как он кинулся к контейнеру и уставился на заполнявший его мусор… и при виде бедной старой женщины, при виде того, что от нее осталось, у меня подступила к горлу тошнота… и я был с ним, когда он вскарабкался на контейнер и спрыгнул вниз, чтобы сделать все, что было в его силах, для этого изрезанного, измятого тела.

И я кричал вместе с ним, когда с ее вздохом из вскрытого исковерканного горла вырвался кровавый пузырь, и женщина умерла. И Спаннинг, в отличие от меня, не слышал крика какого-то человека, завернувшего за угол. Так что когда полиция под визг шин вкатилась на парковку, он все еще был там, держа на руках ком нарезанной полосами кожи и окровавленной черной одежды. И лишь тогда Генри Лейк Спаннинг, не лишенный только достоинства и редкого по силе человеческого сострадания, начал осознавать, как это должно было выглядеть со стороны для hausfraus ^[66] средних лет, которые бродили вокруг в поисках картонных коробок и увидели, как им казалось, мужчину, убивавшего пожилую женщину.

Я был с ним, в пейзаже внутри его разума, когда он бежал и бежал, и прятался, и скрывался. Пока его не схватили в Декейтере, в семи милях от тела Гуниллы Эшер. Они его взяли, и у них были достоверные свидетели с мусорки в Хантсвилле. А все прочее было лишь стечением обстоятельств, приукрашенных старым выздоравливающим после удара Чарли Вилборгом и клерками в конторе Элли. На бумаге все выглядело хорошо – настолько хорошо, что Элли завалила его двадцатью девятью – а в сумме пятьюдесятью шестью – случаями убийств с особой жестокостью.

Но это все было хренью.

Генри Лейк Спаннинг, который выглядел милым, приличным парнем, таким и был. Милый, приличный, добросердечный, но прежде всего невиновный парень.

Можно обдурить присяжных, полиграф, судей и социальных работников, психиатров, мамочку с папочкой, но нельзя обмануть Руди Пэйриса, который регулярно отправляется во тьму, откуда не возвращаются.

Они собирались сжечь невиновного человека через три дня.

Я должен был что-то предпринять.

Не только ради Элли, хотя и этого бы хватило. Но ради этого человека, который думал, что обречен, боялся, но не собирался выслушивать от умника вроде меня всякий бред.

– Мистер Спаннинг, – позвал я.

Он шел дальше.

– Прошу вас.

Он остановился, издав тихий браслетный звон, но не повернулся.

– Думаю, Элли права, сэр, – сказал я. – Думаю, они поймали не того человека. И думаю, вы не должны умирать.

Вот теперь он медленно повернулся и уставился на меня с выражением собаки, которую поманили косточкой.

– И почему это, мистер Пэйрис? Почему вы мне верите, когда никто больше не верит – кроме Элли и моего адвоката? – он почти шептал.

Я не сказал ему, что думал. А думал я о том, что побывал внутри и точно знал, что он невиновен. И более того, я знал, что он искренне любит мою подругу Эллисон Рош. И что мало найдется такого, чего я бы не сделал для Элли.

Поэтому я сказал так:

– Я знаю, что вы невиновны потому, что знаю, кто виновен.

Его губы разомкнулись. Это не было как в большом кино, когда у кого-то распахивается рот в изумлении. Просто губы приоткрылись. Но он был удивлен. Я знал это, как знал и то, что несчастный сукин сын мучается уже слишком долго.

Он прошаркал обратно ко мне и сел за стол.

– Не издевайтесь, мистер Пэйрис. Прошу вас. Я, как вы и сказали, боюсь. Я не хочу умирать, и я точно не хочу умирать, оставляя мир думать, что я совершил эти… эти вещи.

– Не издеваюсь, капитан. Я знаю, кто должен поджариться за все эти убийства. Не шесть штатов, а одиннадцать. Не пятьдесят шесть жертв, а почти семьдесят. Три из них – маленькие девочки в яслях, и женщины, которые за ними присматривали, тоже в числе жертв.