Книга Сновидение, страница 18 – Франк Тилье

– И все же синяк-то – вот он… Как сделать, чтобы она не колола себя иголками?

– Вы уверены, что Абигэль принимает свои лекарства, как предписано? В частности, пропидол? Пять капель в десять вечера, потом еще один прием ночью, когда она просыпается. Неправильная дозировка может дестабилизировать ее до такой степени, что сны будут еще реальнее…

– Мне кажется, да. Она всегда делает это в ванной. Лекарства – это ее тайная территория, и я, сказать по правде, никогда об этом не задумывался. Уже сколько лет она глотает все эти вещества, разрушающие ее память.

Невролог вздохнула:

– Пропидол, к сожалению, единственная молекула, способная обеспечить ей нормальную жизнь. Без этого лекарства она бы…

– Я знаю, – перебил ее Фредерик. – Я видел ее шрамы, щупал пластины под кожей. Или – или, потерять память или не иметь возможности выйти из дому, потому что она падает в приступе катаплексии где угодно каждые два часа. На днях это случилось с ней в кухне, я успел ее подхватить, не то она бы сильно ушиблась.

Линия энцефалограммы вдруг выровнялась. Через тринадцать минут после засыпания Абигэль очнулась от дневной дремоты и открыла глаза. Она глубоко вздохнула и огляделась. Специалистка нажала на кнопку.

– Все хорошо, Абигэль. Я доктор Дени. Вы внутри сканера в отделении неврологии, помните?

– Э-э… Да…

– Сейчас придет техник, полежите пока.

Од Дени выключила звук. Заложив руки за спину, она посмотрела на выходившую из аппарата пациентку.

– Я проанализирую все данные, но эти уколы иголками тревожат меня. Их действительно много. А теперь еще эта история с гематомой…

Она снова посмотрела на снимок кошмарной сцены.

– Как будто сны все больше берут верх над ее реальной жизнью. Если эти симптомы усугубятся, мы попробуем найти решение, чтобы не дать Абигэль всерьез себя покалечить.

– Под решением вы подразумеваете…

– Психиатрию.

Пока агент по недвижимости показывал ее дом в Эллемме потенциальному покупателю, Абигэль заперлась в комнате Леа. За два месяца она зашла туда лишь однажды: всего через несколько дней после посещения Института судебно-медицинской экспертизы. Фредерик помог ей выбрать одежду для кремации девочки.

За два месяца после аварии ей не раз доводилось полагаться на Фредерика. В том числе и в непростой период новогодних праздников. Он отменил застолья с коллегами и со своей матерью, чтобы быть рядом с ней. Нелегко в Рождество и Новый год утопать в сожалениях, проклинать весь свет и чувствовать себя виноватой. Без его помощи и поддержки все было бы сегодня гораздо хуже. Если, конечно, хуже может быть.

Два месяца, за которые Абигэль бросила все. Работу, друзей, выходы в свет. Когда Фредерика не было с ней – то есть часто, – она брала машину и гнала по пустынным улицам, дразня смерть, под печальные аккорды арии из «Ринальдо» ^[9] на полную громкость из динамиков. Или же она затворялась в своем кабинете без окон, уродуя лица, терзая плоть, соединяя ДНК, растительность и сталь на экране своего компьютера, разбивая виртуальные машины о деревья и распечатывая композиции все в большем формате, а потом голова ее падала на клавиатуру, разом, в катаплексии, и она глушила пропидол, смешанный с алкоголем и всевозможными разноцветными таблетками. Она вновь и вновь переживала начальную сцену «Апокалипсиса сегодня» – почему именно ее, она не знала, – где Мартин Шин, запершись в своей комнате в Сайгоне, терзаемый демонами, кружит в странном гипнотическом танце. Умопомрачение в чистом виде. Абигэль на самом деле видела, как делает то же самое, в такой же влажной жаре, посреди своей спальни, и это не было сном. Она тронула кончиком пальца раздвоенный хвост безумия.

И вот она снова в комнате Леа. Указательный палец устало скользит по мебели. Пыль уже легла тонким слоем на поверхности. Как решиться продать кровать, в которой на глазах у Абигэль росла Леа? Или этот ночной столик, на который дочь выкладывала свои фантазийные побрякушки? Ее психолог посоветовала ей сохранить только несколько вещей, дорогих для Леа, и избавиться от всего остального. А не пошла бы ее коллега на хрен! Вся комната дышала присутствием малышки.

Абигэль открыла ящик, куда ее дочь складывала свои писания. Письма, стихи, признания девочки, которой случалось два-три раза в месяц буквально отскребать собственную мать от пола, внизу лестницы или посреди кухни, в припадке катаплексии. Дочь-мать, зрелая, сформировавшаяся, умом уже взрослая. Абигэль пробежала глазами несколько писем, смахивая слезы.

Она убрала листок на место в ящик и бросила читать. Каждое слово, написанное дочерью, было ей ножом в сердце. Невыносимо.

Она занялась помятыми чемоданами, извлеченными из разбитой машины и возвращенными ей бригадой из Сент-Амана через три дня после аварии. До сих пор ей не хватало духу их открыть. Пальмери вернул ей ключик Леа от розового в цветочек чемодана. Она достала его из кармана, вставила в замочную скважину и открыла защелку. Вещи Леа были свалены кое-как, эксперты из научной полиции рылись в чемоданах в поисках зубной щетки и расчески для сравнительного анализа ДНК, чтобы формально опознать тела.

Осторожными движениями она переложила одежду, косметику, шкатулку с украшениями на кровать. Взрыв воспоминаний, запахов и звуков. Плакать не хотелось, но слезы текли сами собой. Смесь медикаментов с алкоголем давала порой любопытные реакции. В последнее время Абигэль ходила к своему неврологу не лечиться, а за драгоценными рецептами, сезамом к лекарствам. Настоящая наркоманка. Она ездила к ней на машине. Разобьется? Туда и дорога.

Затем она перешла к чемодану отца, состояние которого лишний раз свидетельствовало о силе удара. Замки, однако, выдержали. Она достала одежду, туалетный несессер, три комикса XIII о загадочном персонаже с этим числом, вытатуированным у ключицы, без имени, без памяти. Ив давно был фанатом этой серии. Хоть Абигэль редко видела отца, она знала, откуда у нее вкус к чтению. Но может быть, и это она однажды забудет.

Из одного из комиксов, под названием «Приманка», выпала фотография. На снимке была луна-рыба, покрытая шипами, снятая крупным планом; его использовали как закладку. Абигэль нашла фотографию очень странной, как-то она не вязалась со всем остальным. Зачем ее отец сфотографировал эту рыбу крупным планом, он ведь вообще никогда не фотографировал? И почему воспользовался ею как закладкой в комиксе? Она перевернула снимок. На обороте было написано черным фломастером по диагонали: «Я надеюсь, что ты отыщешь истину, так же, как желаю, чтобы ты никогда ее не нашла».