Книга Ворон и Голландка, страница 66 – Лаура Липман

– Еще есть Эмми.

– Она не Штерн. И ее здесь нет.

– Не Штерн?

– Отец никогда не удочерял ее. Он принял ее в дом, она пользовалась нашей фамилией, но в свидетельстве о рождении и в водительских правах все равно было указано Эмили Морган. Дать ей такое имя было неудачной шуткой ее матери.

Судя по виду Тесс, на нее это не произвело впечатления, и Клей добавил:

– Эмили Морган была так называемой Желтой розой Техаса, прекрасной рабыней с каплей негритянской крови ^[181], с которой Санта-Анна «развлекался» перед битвой при Сан-Хасинто ^[182]. Cерьезные историки не поддерживают эту теорию: скорее всего, Эмили Морган была свободной черной женщиной и не стала бы так «развлекаться». Но никому нет дела. Ведь название «Свободная черная женщина Техаса» – нонсенс.

– И тем не менее она Штерн. Она дочь Лолли.

– Как бы там ни было, бизнесом занимался именно мой отец, – Клей говорил едва ли не агрессивным тоном.

– Да. Хотя он чуть не обанкротился двадцать лет назад, верно?

Вопрос удивил его, но лишь на секунду.

– Если хочешь поближе познакомиться с историей Техаса, почитай что-нибудь более серьезное, чем «Зеленое зеркало». Могу посоветовать Ференбаха ^[183]. Неполиткорректно, конечно, но для начала сгодится. Только не перепутай: мексиканцы воевали снаружи, а техасцы внутри.

– Ну, давай, смейся надо мной, если тебе от этого легче. И между прочим, не все мексиканцы были снаружи.

– Что?

– Я тут кое-что уже посмотрела. Или ты думаешь, я тут только катаюсь по городу, сижу в саду в Аламо и ничего не замечаю? Некоторые из защитников были мексиканцами. Были здесь и женщины с детьми. Раньше этого не знала. Некоторые историки сомневаются в том, что битва действительно имела важное значение, а другие утверждают, что она создала Сэму Хьюстону ^[184] необходимые условия при Сан-Хасинто. По легенде Уильям Барретт Трэвис проводил черту, которая отделяла мужчин от трусов, а Дэйви Крокетт стрелял из «старушки Бетси». Но один историк считает, что Крокетт умолял, чтобы ему сохранили жизнь, и притворялся, будто просто проходил мимо, но его все равно казнили на месте.

Клей посмотрел на нее с подозрением.

– Ты не могла узнать все это здесь. «Дочери Техаса» не поддерживают всякие… э-э… альтернативные версии.

– Я ходила в библиотеку. Ференбаха не читала, но успела пробежаться по нескольким книгам. Меня мало интересовало, был у Джима Боуи перелом ноги или венерическое заболевание…

– Тиф, скорее всего.

– Меня мало интересовало, – повторила Тесс, – что происходило в 1836 году. Я читала это потому, что хотела узнать, где сейчас твоя двоюродная сестра, и я подумала, что ответ может находиться в том месте, куда она любила ходить, а история – это все, что у меня было. «Завтрак в Аламо», Клей. Что бы это могло значить?

Он обвел взглядом сад, будто ответ можно было где-то прочитать, например на табличке в ряду бараков.

– Просто у нее такой ритуал. Она вообще была склонна ко всякого рода ритуалам. Один из ее многочисленных психиатров диагностировал навязчивое неконтролируемое расстройство.

– Это был тот самый психиатр, который пытался вызвать у нее воспоминания ночи убийства с помощью гипноза?

И вновь ей удалось его удивить.

– Нет, не думаю. Но они все были халтурщиками, если хочешь знать мое мнение. Дело в том, что тогда она не была сумасшедшей. Хотя я не уверен, что она стала такой сейчас. Она просто разочарована.

– Разочарована?

– В жизни. Наверное, как и многие. – Он осмотрелся и нахмурился. – Лично меня мало привлекает Аламо. Это место чересчур доступно.

– Ты считаешь, что история должна быть труднодоступной? Что это уже не считается историей, если ты просто гуляешь здесь в обед или проходишь мимо по пути в почтовое отделение или торговый центр?

«Или заходишь сюда после ”Молочной королевы”».

– Я считаю, что исторические места нельзя превращать в точки, куда приходят за сувенирами или керамическими пепельницами.

Произнося это, он выглядел таким серьезным, что Тесс не смогла сдержать смех. Клей залился краской. Он был тонкокожим в буквальном смысле слова – его кожа выглядела такой бледной и прозрачной, что, когда кровь не приливала, казалась почти голубой. Ему же всего двадцать два, напомнила она себе. Он просто двадцатидвухлетний парень, нескладный и тщедушный, который сильно отличается от своего широкоплечего и огромного, размером с сам Техас, отца.

– Прости, ты прав, – с раскаянием сказала она. – История – это серьезно. Вся история, не только войны и выборы, но и семейные истории.

Глаза Клея заметались, он был готов смотреть куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с ней.

– Я знаю, как Эмми пыталась сжечь дом, Клей. Мне рассказал репортер из «Игл».

Тот самый репортер, который сегодня получил эксклюзивный материал, найдя тело в «Эспехо Верде». Но этого она не стала произносить вслух.

– Это был несчастный случай, – механически ответил он. – Ну, то есть пожар.

Тесс издала нейтральный звук, не говоривший ему о том, что она уже знает, что это не так.

– Вы в детстве были близки?

– Иногда да. У нас всего лишь год разницы. Это ничего, когда ты совсем маленький. Но когда мы пошли в старшую школу, все… изменилось. Она стала частью другой компании и прошла через все готские штуки. Красилась в угольно-черный – можешь себе представить. Курила травку, трахалась с кем попало. Папа сильно возмущался.

– Она тебе завидовала?

– Завидовала? С чего бы ей было мне завидовать?

– Ты же «настоящий» сын, а она всего лишь двоюродная племянница. Ты такой правильный, послушный, отличник, а от нее одни проблемы. Подозреваю, твои папа и мама не заботились о ней так же, как о тебе.

Клей потряс головой.

– Мои родители развелись, когда я еще ходил в среднюю школу. И я редко вижусь с мамой. И вообще, ко мне и к Эмми она относилась одинаково – то есть с совершенным безразличием.