Онлайн книга «Стрекоза для покойника»
|
Воздух… Та стихия, что на грани ярости чуть не убила Темку и с тех пор пугала Луку до смерти! Прочь эмоции – так говорила Альберран. Нет страха, нет страха, НЕТ! Есть мертвецы, алчущие живых, но стремящиеся к упокоению! Воздух… Вал мертвых, раз за разом накатывающий на стоящих спина к спине ведьмаков, неожиданно качнулся назад и застыл. Твари тянули руки и беззвучно раскрывали рты, однако не могли сделать ни шага, сдерживаемые невидимой преградой. А затем начали вспыхивать один за другим, превращаясь в бездымные факелы, горящие синим пламенем. Борис Гаранин удивленно завертел головой и позвал: – Эмма? Его сын оглянулся на расщелину и… отшатнулся. Над провалом, раскинув крестом руки, висела хрупкая черноволосая фигурка, сияя так ярко, что смотреть на нее было едва возможно. Огонь с крайних тел перекинулся на соседние, с ревом пополз в темные коридоры, освещая стены, источающие влагу, похожую на гной, белесые пятна мха… И вдруг исчез. Метнувшийся к яме Яр едва успел выхватить Луку из воздуха. Из плеча девушки торчала тяжелая рукоять кинжала. – Я же приказал тебе не колдовать, сука! – раздался голос Кости Медведева от входа. Гаранин опустился на одно колено и осторожно уложил Луку на камни. Она смотрела на него глазами, полными слез, однако в глубине диковатых, расширенных, совершенно ведьминских зрачков бился бешеный огонек непокорности. Яр, наклонившись, коснулся губами ее лба и выпрямился. – Еще раз назовешь мою женщину сукой – и станешь пылью, – чуть повернув голову, сказал он и тихо добавил: – Отец, кинжал ведьмаческий… – Понял, – коротко ответил тот, подходя и опускаясь на колени рядом с Лукой. Яр, наоборот, поднялся. Развернулся к охраннику, что стоял у входа в пещеру, поигрывая мечом, будто сошедшим со страниц рыцарских романов. – Я же сказал, ты труп – Гаранин, и сучка твоя – тоже! Но сначала я ее… – глумливо ухмыляясь, сообщил тот. Договорить Медведев не смог – Яр рванулся вперед, ушел из-под удара клинка и впечатал противника в стену. Ведьмаки сцепились, молча, с ненавистью. Со стороны казалось, что они не двигаются, а стоят, чуть покачиваясь, как два гризли в танце. – Лука, посмотри на меня, – приказал Борис Сергеевич, и она перевела на него туманящийся болью взгляд. – Сейчас я вытащу кинжал, а ты зажми рану. Давай, на счет три: раз, два… Она не закричала и не упала в обморок, хотя боль была подобна вспышке молнии, выжигающей плоть. Потому что увидела, как подбирается со спины к Гаранину-старшему – вкрадчиво, беззвучно, неумолимо, – черная смерть в лохмотьях теней. Вместо того чтобы утихомирить боль, усилила ее и, не сдержав крика, «отдала» личу. Тот боли не ощутил – нечем было ощущать! – но под гнетом чужой воли застыл и задергался, как припадочный. Борис сориентировался мгновенно: извернувшись, упал на спину, снизу полоснул зачарованным против нежити ведьмаческим кинжалом по лохмотьям. Они вспыхнули и исчезли, а лич издал леденящий душу вопль и шарахнулся в сторону. Гаранин-старший пружинисто вскочил на ноги. Лука смотрела на него во все глаза – куда девалась слабость? Он прыгнул вперед, вытягивая руку. С пальцев, сложенных особенным образом, сорвался светящийся знак, ударил в лича, заставив того снова припасть к земле. И опять лезвие кинжала отсекло от него часть. От вспыхивающих лохмотьев исходил черный дымок – то развеивался прах поглощенных личом жизней. Борис бил тварь огненными знаками, не давая подняться, и отрезал куски темноты, делая ее слабее. В стороне от них его сын и Костя Медведев бились не на жизнь, а на смерть, то сцепляя объятия, то отшвыривая друг друга в стены, на груды костей и пепла, оставшиеся после магического напалма, вызванного Лукой. Охранник был тяжелее и сильнее, Яр – быстрее и маневреннее. Но если Гаранин сосредоточился на бое, отринув эмоции и сделавшись еще больше похожим на отца, то Косте драка доставляла удовольствие, как человеку, деловито поглощающему суп перед вкусным десертом. Он то и дело бросал похотливые взгляды на Луку и явно был совершенно уверен в том, что позабавится с девушкой после того, как выпотрошит противника у нее на глазах. Предстоящая сцена приводила его в состояние эйфории. Медведев любил использовать свое превосходство над людьми с самого детства, едва почувствовал, что не такой, как они. Однако, став старше, понял: сила – не синоним избранности, синоним избранности – власть. Именно ее дал ему хозяин, приблизив к себе и объяснив, что лишь истинно сильные духом могут решать за других – жить тем или умереть. С того самого момента Костя наслаждался жизнью, ощущая власть на подушечках пальцев, сжимающих чужое горло, на кончике пули, буравящей плоть, или на острие ножа! Девки в ассортименте, которыми щедро делился хозяин после того, как забирал от них нужное, не давали такого удовольствия, как отнятие жизни, ведь именно в эти моменты Костя ощущал себя равным богу. Лежа на камнях, холодивших спину, Лука отчетливо осознавала не только происходящее вокруг, но и прошлое и будущее знакомых ей людей. Видела, как отдалялся от семьи Борис Гаранин, уверенный в собственной непогрешимости, не замечая метущуюся душу жены и одиночество сына, ждущего от отца не только муштры и тренировок, но и ласки, и разговоров по душам… Стояла рядом с Костей Медведевым в тот момент, когда он впервые убил человека – забил насмерть какого-то бродягу и, разглядывая тело, смеялся, ощущая, как звенят нервы… Наблюдала, как в камере предварительного заключения Найджел Паршонков дрожащими пальцами затягивает петлю, сделанную из простыни, на собственной шее… Как вытягивается в страшной неподвижности тело Алуси Бабошкиной на больничной кровати, и кардиомонитор на одной ноте поет осанну вечной жизни… Как по коридору идет… Медведев неожиданно грязно выругался и упал на колени. Из его груди торчал его же собственный меч. – Я… тебя… – прошипел он, падая лицом вниз. Яр ногой перевернул тело, вытащил меч, метнул отцу и отряхнул ладони со словами: – Покойся с миром, тварь! Борис выхватил клинок из воздуха, лишь чуть изменив его траекторию – и тот рассек остаток тьмы по диагонали. Красные уголья в глубине ее вспыхнули, горестный вой разбился на отголоски, разлетевшиеся по подземным коридорам. Холм загудел колоколом. Снаружи с деревьев с криками поднялись птицы, закружили в небе черной воронкой. Лука чувствовала, как теряет силы – вместе с истекающей и неостанавливающейся кровью, вместе с переполнившими сознание видениями. Знала только, что Яр в опасности, что секунды уходят, а отец и сын зря с улыбкой смотрят друг на друга, и первый говорит второму: – Хорошая работа! А второй отвечает: – Спасибо… пап. Она с трудом поднялась на ноги, зажимая полой куртки рану. Мелькнуло сожаление – куртка-то новая совсем… была! Кровью замажется, не отмоешь! |