Онлайн книга «Квадратное время»
|
– Привет, – обратился я к ней, по старой привычке напялив на лицо старательную детскую улыбку, – как тебя зовут? От родителей прячешься? Она молча кивнула, быстро опустив глаза в пол, разгладив руками несуществующие складки на подоле изрядно потрепанного, но очень приличного по местным меркам платья, и тихо прошептала: – От кондуктора, – и продолжила, жалобно всхлипнув: – потерялась я… Дяденька, можно я у вас останусь? Ну хоть до следующей станции? Пожалуйста! – И откуда ты такая красивая взялась? – попробовал я урезонить нахалку вопросом. В самом деле, не с поля же она заскочила, наверняка из соседнего вагона. Говорит по-городскому, бойко, одета более-менее прилично. На ногах – а обувь по нынешним временам главная ценность гардероба – высокие туфли на каблучке, с застежкой на пуговицах. Разумеется, их не признают модными окопавшиеся в СВПС содержанки, а на улице Берлина при виде такой пары сочувственно вздохнут даже дочери и жены рабочих. Однако здесь и сейчас, где-нибудь в «желтеньком», [141] все более чем к месту, в придачу к парочке младших братиков, да матери, злой швабре-бухгалтерше, да ее мужу, дернутому алкоголем и партбилетом ветерану колчаковского фронта. – Ох, как же у вас тут красиво! – выпалила девочка, погладив рукой обшивку дивана. – Настоящий бархат! – Эээ… Наверно, – замялся я. – И чем же он от искусственного отличается? – Зеркало! – она явно меня не слушала. – А куда эта дверь ведет? Ухватившись за тяжелую бронзовую ручку ведущей в умывалку двери, незнакомка принялась разглядывать себя в закрепленном на ней зеркале, забыв или не осмелившись ее открыть. Я же лихорадочно изобретал способ выставить навязчивую гостью без членовредительства, но все же до того, как прибегут родители и обвинят меня во всех возможных грехах. Хотя, о чем тут думать! Подхватив со столика плитку шоколада Nestle в яркой красной обертке, чуть початую память о недавно покинутой Турецкой республике, я протянул ее девочке: – Держи! Да пойдем скорее к твоим родителям, не бойся, проведу тебя мимо всех кондукторов! Но услышал в ответ: – А можно я на кресле у окошка посижу? Девочка, отказывающаяся от шоколада, да у нее что в голове вообще? Я почувствовал какую-то явную неправильность ситуации, вспомнил взгляд, которым она сопроводила движение заморской невидали, и недоуменно уставился на гостью: – Погоди-ка погоди… Тут с верхней полки свесился Яков, и с ходу набросился на меня: – Idiot! Dummkopf! Она же вшивая наверняка! Развел тут политесы! Возьми за шкирку, да выкинь пинком за дверь! «Хорошо хоть по-немецки говорит, не обидится ребенок», – только и успел подумать я, прежде чем получил ответ… На очень приличном языке Шиллера и Гете! – Нет на мне вшей, чистая я, – зло и совсем не по-детски блеснули глаза гостьи. – Вышвырнуть… Да лучше убей сразу, результат один, только быстрее немного. Так что давай, чтоб не мучилась зря. Или боишься на себя жизнь взять? Как заведено у вас, богатеньких или партейных, сдохни за углом, а меня совесть мучать не будет? Хочешь, я сейчас сама в окно брошусь? Открой только, а то у меня сил не хватит. Надоело-то как все… – Так… – протянул Яков. Вмешаться я не успел, куда тягаться с одним из знаменитейших боевиков эпохи! Мой партнер, нимало не смущаясь кальсон, мгновенно перетек на пол, ухватил уже успевшую развернуться к дверям девушку за плечо. В левой руке он сжимал наган.  – Шы-ы-ы-х, – прошелестела по его щеке пощечина, смазанная курчавыми бакенбардами. Яков перехватил руку, вгляделся в глаза. И как-то сразу, то ли о чем-то догадавшись, то ли придя к иному, куда более радикальному решению, резким толчком впихнул гостью в кресло. Просипел, сверкнув тусклым металлом зубов сквозь брезгливую гримасу: – Рас-с-сказывай. Живо все рас-с-сказывай. Мой компаньон явно был готов убивать. Конечно, жизнь – сущий пустяк «на зеленом сукне казино, что Российской Империей называлось вчера еще». Но почему-то именно в этот момент я четко осознал, если Яков хоть пальцем тронет отчаявшуюся и смертельно уставшую девочку – нам не по пути. Ведь тогда мы, я – станем ничуть не лучше «других». Тех сволочей в форме ГПУ, что издевались, насиловали и убивали в далеком, но при этом страшно близком Кемперпункте. По счастью, история вышла страшно далекая от шпионских романов, а по советским меркам, можно сказать, бытовая. Родилась Александра (а именно так звали нашу гостью) в далеком и спокойном 1912 году в семье свежеиспеченного профессора Петербургского университета Владимира Николаевича Бенешевича, [142] византиноведа и археографа. Который владел аж дюжиной живых и мертвых языков, рылся по библиотекам да монастырям Азии и Европы, изучая трактаты, рукописи и прочую макулатуру. Причем достиг на этом поприще поистине внушающих результатов. Благодаря которым не только выбился из родного Витебского захолустья, но и получил мировую известность, членство в Страсбургской, Баварской и Прусской Академии наук, восьмой чин в табели о рангах, обращение ваше высокоблагородие, [143] а также недурное жалование. Несмотря на более чем мирный характер работы, особой дружбы с большевиками у видного ученого не вышло. Впервые его арестовали в 1922, продержав в скотских условиях полгода – выпустили «за недоказанностью вины». Второй раз посадили в 1924-ом, думали с концами, но спасло заступничество президента Польши. Отцу Александры вернули свободу, дали должность заведующего библиотеки, а позже даже избрали член-корреспондентом АН СССР. Увы, сомнительное семейное благополучие не длилось долго: в 1928 последовало новое обвинение, на сей раз в шпионаже в пользу Ватикана, Германии и Польши, после которого ссылка на Соловки воспринималась скорее как спасение от гарантированного расстрела. Но беды семьи на этом только начинались. Мать, Амата Фадеевна оказалась дочерью еще более знаменитого в Европе профессора классической филологии Зелинского. Вот только от скорого ареста данное обстоятельство ее не защитило, [144] а следом, всего через неделю на Шпалерку увезли брата отца. Из последней оставшейся за семьей комнаты шестнадцатилетнюю Александру выкинули натурально на улицу, поставив перед невеселым выбором: сдохнуть от голода, пойти на панель или в постель к первому попавшемуся комиссару. Только удача и чудо помогли ей пробраться в сытое украинское село Тулиголово, [145] к давно позабытой тетке, тихо преподающей немецкий язык в местной трудовой школе. [146] |